ее обратно. Если он увидит, что она так выглядит, у него встанет, и тогда я буду вынужден зарезать его и окрасить лед в красный цвет его кровью.

Мне требуется все, что у меня есть, чтобы отвести от нее взгляд и оторвать челюсть от пола, когда я подхожу к Кэм.

— Привет, — говорю я, прочищая горло. — Можно мне взять сборник пьес? Я просто хочу обдумать пару вещей, прежде чем мы отправимся туда.

Он кивает. — Подожди. Я присоединюсь к тебе.

Когда он поворачивается обратно к девушкам, каждая из них обнимает его, и Лейкин говорит свою коронную фразу — желая ему удачи. А потом она ушла, не сказав мне ни единого слова. К счастью, Кэм даже не замечает этого и направляется обратно в раздевалку, а я смотрю ей вслед.

Она выглядит так аппетитно, что я мог бы есть ее весь день.

Хоккей — одна из немногих вещей, которыми я горжусь. После того, как я использовал его как отдушину, когда от нас ушел мой отец, это стало самой важной вещью в моей жизни. Это единственное, в чем я всегда был хорош, и никогда не было времени, когда моя голова не была погружена в игру — до сегодняшнего вечера.

Мы все возвращаемся в раздевалку после первого периода, каждому из нас нужна передышка, которую дает нам перерыв. Может, мы и выигрываем с перевесом в два очка, но это и близко не та бойня, на которую я надеялся. Каждый человек на льду выкладывался по полной.

— В чем дело, чувак? — спрашивает Кэм, возясь с чем-то в своем шкафчике.

Я качаю головой и выдыхаю. — Я не знаю. Просто это не моя ночь, но я пытаюсь.

Это гораздо более безопасный вариант, чем правда. Меня отвлекает то, что твоя сестра выглядит так, будто она секс на ножках — это не то, что прошло бы хорошо.

Он достает свой телефон и протягивает его мне, на экране интервью. Мы оба смотрим видео, которое смотрели более двадцати раз, и слушаем, как они несут свою чушь — ведут себя так, будто мы просто препятствие на их пути к чемпионату.

— Представьте, что они скажут, если действительно победят нас, — говорит Оуэн.

И он прав.

Ни при каких обстоятельствах мы не можем проиграть эту игру, как бы тяжело ни было перестать представлять, как вышвыриваю всех отсюда и трахаю Лейкин на каждой поверхности этого места.

Встав, я возвращаю ему телефон и хватаю свой шлем. К счастью, все остальные на взводе. Мы побеждаем, и до тех пор, пока мы сможем сохранять этот темп, их беспроигрышная серия закончится сегодня вечером.

Но когда я выхожу за дверь, у открывшегося передо мной зрелища появляется идея получше — убить их гребаного капитана.

Лейкин прислонилась спиной к стене, и на ее лице появилось кокетливое выражение, когда он склонился над ней. Мои зубы скрежещут, и единственное, что я хочу сделать прямо сейчас, это оторвать его от нее и вырубить к чертовой матери, но я не могу.

Какое право я имею это делать? Она не моя.

Заставляя себя смотреть прямо, я позволяю своей клюшке принять на себя основной удар моего гнева и прохожу мимо них. Но это не значит, что я не смотрю на нее в ту же секунду, как возвращаюсь на лед.

Я ненавижу каждую чертову вещь в этом.

То, как он приковывает к себе все ее внимание.

То, как он играет с прядью ее волос.

То, как светится все ее лицо, когда она смеется над чем-то, что он сказал.

Я не собственник. Однажды девушка попыталась переспать с Кэмом, чтобы заставить меня ревновать, и все, к чему это привело, — это то, что я бросил ему презерватив и сказал, чтобы он занялся этим. Но, наблюдая за ней с ним, я чувствую себя так, словно живу в своем личном аду.

Мали подходит, чтобы забрать Лейкин, и на секунду я испытываю облегчение, но когда он протягивает ей маленький листок бумаги, все, что я вижу, — это красный цвет.

Обе команды возвращаются на лед, и все снова занимают свои места, поскольку пришло время померяться силами — и мне противостоит не кто иной, как сам мистер Флирт. Мы стоим друг напротив друга, судья сбоку от нас, и меня охватывает ярость от того, как он оборачивается, чтобы улыбнуться Лейкин.

— Эй, — рычу я. — Не спускай глаз со льда.

Он издевается. — В чем, черт возьми, твоя проблема?

— Пока ты, блядь, держишься от нее подальше, у меня не будет проблем.

Саркастический смешок, слетающий с его губ, — последнее, что ему следует делать, и когда шайба падает, только для того, чтобы он немедленно толкнул меня, все ставки отменяются.

Моя клюшка падает на землю, когда я разворачиваюсь, замахиваясь. Обычно в хоккейных драках по крайней мере несколько секунд танцуют друг вокруг друга, но не в этот раз. Я срываю с его головы шлем и отбрасываю одну перчатку, чтобы убедиться, что он чувствует каждый удар моего кулака по его лицу.

Он пытается сопротивляться, нанося несколько ударов, но это ничто по сравнению с побоями, которые он получает. И когда я хватаю его за джерси и валю на лед, судье недостаточно просто дать свисток. Ему приходится оттаскивать меня от него.

Мы вдвоем направляемся к своим штрафным, и только когда я сажусь, я вижу ее. Мали выглядит впечатленной, но Лейкин далека от этого, она закатывает глаза и качает головой.

Неважно. Добавь это к гребаному списку вещей, которые я сделал неправильно.

Мне все равно.

Я думал, что это все. Что я выплесну свой гнев, немного пустив ему кровь. Но я был неправ. Так радикально неправ.

Дерьмо попадает в вентилятор после второго перерыва. Я должен чувствовать себя великолепно. Возможно, им и удалось забить еще один гол, но мы увеличили свое преимущество еще на два очка, сделав счет 7:3. Если мы не сможем победить с отрывом, то это самое близкое к тому, чтобы занять второе место. Но когда мы все возвращаемся на лед, ярости, которая взрывается внутри меня, достаточно, чтобы поджечь весь гребаный мир.

Лейкин сидит на трибунах с Мали и ее родителями, но она больше не отмораживает себе задницу в белом топе, который был на ней раньше.

Все намного хуже.

На ней его гребаная джерси.

Все мои намерения дать ей пространство и держаться подальше, чтобы уважать ее границы, вылетают прямо в