иду в туалет и снова открываю пост. Не могу отделаться от ощущения, что Маркус намекает на ту ночь во Франции, но что это должно значить? К головной боли добавляется полное замешательство. Еще и Тайсон Грей никак не заткнется!..

Открывается дверь в класс, и я оборачиваюсь. Наверное, Тайсон решил в итоге выйти без разрешения… Однажды он уже вылез в окно, пока я помогала другому ученику. Нет, Тайсон на месте, зато в кабинет входит Этьен.

Он мимолетно улыбается мне и оглядывает класс. Все дети выпрямляются на стульях: несмотря на юный возраст, Этьен – директор старой закалки. Хотя формально за поведение отвечает завуч, Этьена боятся даже самые матерые хулиганы – это мой главный козырь, но я пускала его в ход слишком часто. Наверняка Этьену тоже так кажется, поэтому в нынешнем триместре я намерена со всем разбираться сама.

Продолжаю урок. Голос становится нервным, хотя давно уже пора привыкнуть к коллегам в кабинете: за мной всегда приглядывают, в этом суть стажировки.

– Тайсон! – внезапно рявкает Этьен.

Подпрыгиваю на месте. Черт! Я сама должна была заметить, что Тайсон безобразничает.

– Иди за мной. И это захвати, – велит директор, указывая на лист бумаги на парте. – Мисс Гилберт, до конца урока Тайсон будет у меня.

– Разумеется, – с напускной строгостью говорю я. – Спасибо.

«Спасибо»? Звучит жалко. Ну да ладно, сказанного не воротишь. Тайсон с недовольным видом плетется за Этьеном.

Я отправляюсь на поиски Тайсона, как только заканчивается урок, и нахожу его у кабинета директора, сам Этьен стоит в дверях.

– Давай, Тайсон, вот твой шанс, – призывает он.

– Извините, мисс Гилберт, – мямлит Тайсон, опустив глаза на мои туфли.

– Хорошо, Тайсон, – киваю я. Когда он уходит достаточно далеко, спрашиваю Этьена: – А что он натворил?

Директор приглашает меня в кабинет и закрывает дверь.

– Что ж, соберитесь с духом, – предупреждает он с легким французским акцентом, проглатывая некоторые звуки. – Тайсон блеснул художественными талантами.

Смотрю на тетрадный лист на столе Этьена.

Весьма недурно, если честно: с первого взгляда понятно, что на рисунке я. По крайней мере, лицо мое. Все что ниже… не столь точно.

– Ого! – Я краснею, но не могу оторвать взгляда от рисунка. – Это…

– Да уж… – кивает директор. – Мальчики-подростки… – Он разводит руками, словно говоря: «Ну что с ними делать?».

Конечно, он изобразил меня голой, в классической позе из комиксов: стою спиной, но оборачиваюсь через плечо, чтобы видно было и грудь, и задницу. И я в этой фантазии очень уж… пышная. Кроме талии шириной где-то в запястье.

– Оставлю его у себя, не против? Не хочу вас смущать.

– Спасибо, – улыбаюсь я. – Не против, а то было бы… очень неловко. – Прикусив губу, снова разглядываю картинку.

– Тайсон будет оставаться после уроков до конца месяца. Еще у нас был долгий разговор про объективизацию женщин, – уверяет Этьен, откинувшись в кресле и сцепив руки замком за головой. – Я бы сказал, что в его черепушке отложилось меньше одного процента, но никогда не знаешь…

– По крайней мере, он попросил прощения. Спасибо за помощь.

Этьена извинения Тайсона, похоже, не впечатлили.

Я переворачиваю листок и вижу надпись с другой стороны: «Мисс Гилберт Соблазнительница». Со смехом протягиваю Этьену художество, и его губы подрагивают в улыбке.

– Иисус и Матерь Божья, – ворчит он прямо как настоящий англичанин.

– Спасибо хоть «соблазнительница», – замечаю я. – Могло быть «совратительница» или еще хуже.

Этьен поднимает голову, слегка улыбаясь. Он красивый, в классическом смысле: симметричные черты лица, каштановые волосы, карие глаза, светлая кожа, на которую хорошо ложится загар.

– Хорошо, что у вас есть чувство юмора, Адди. И… здравомыслие.

– Вы хотели сказать цинизм? – говорю я, прежде чем успеваю подумать. Получилось слишком дерзко для беседы с директором. Этьен только пожимает плечами, снова откидываясь в кресле.

– В мире полно мечтателей. А практичный взгляд на вещи куда важнее, чем кажется. Вы принимаете детей такими, какие они есть. Вот почему вы станете прекрасным учителем.

Замечаю, что он использовал будущее время – может, потому, что как раз объясняла эту тему на уроке. Но все равно, это впервые, когда Этьен меня похвалил. Он всегда умело маскирует критику под «замечания», и я уверена, что до сегодняшнего разговора позитив его был нарочито преувеличенным. Однако на этот раз он действительно сказал то, что мне хотелось услышать.

– Спасибо.

Он кивает – явный знак, что мне пора. Иду к двери и краем глаза замечаю, как он складывает рисунок Тайсона и аккуратно убирает в ящик стола.

Дилан

Когда-то родительский дом был роскошным. Местами он сохранил черты прежнего великолепия, как увядшая голливудская актриса, в прошлом купавшаяся в лучах славы. Сейчас все комнаты в западном крыле закрыты – слишком дорого обходится отопление, и даже снаружи здание кажется изрядно потрепанным: некоторые стекла треснули, краска почти полностью облупилась с той стороны, что открыта ветрам.

Отец противится любым способам заработать на доме: не хочет проводить свадьбы, не позволяет передать его в Национальный фонд и переехать в менее ветхое жилище поближе к цивилизации. Это его фамильное гнездо. Но как бы хорошо ни шли дела на фондовой бирже, на содержание особняка в любом случае не хватит. Всему виной мой беспутный двоюродный дедушка. Он спустил почти все семейное состояние в покер, что делает его харизматичным романтическим героем, но паршивым предком. После его смерти остались только земля и дом.

Я стою на пороге и вздрагиваю от внезапного звука выстрела. Охота – единственное, чем папа разрешает заниматься на нашей земле, и то потому, что такова традиция. Тетерева и фазаны стали неотъемлемой частью дома. Однажды я спустился в ванную, а в раковине сидел фазан – забрался через давно заклинившее окно, из-за которого в комнате вечно стоял леденящий холод, причем сквозняк дул прямехонько на унитаз.

Если отец охотится, значит, вернется домой в хорошем настроении. Я толкаю входную дверь – опять надо обстругивать, распухла и с трудом открывается, – и захожу в холл, самую ухоженную часть дома. У подножия лестницы стоит ваза со свежесрезанными цветами, кафельный пол сверкает.

– Дилан?

Я улыбаюсь.

– Мам?

– Я здесь! – зовет она.

Закатываю глаза: мама так и не приспособилась к жизни в большом доме, где «здесь» явно недостаточный ориентир. Она выросла в обычной двухкомнатной квартире в Кардиффе, и даже тридцать лет брака с моим отцом не изменили ее. В свое время их свадьба привела к скандалу, хотя в остальном мой отец никогда не вызывал неодобрение общества. Он все делает «как положено».

– На кухне? – кричу я.

– В зале!

Я иду на звук