– Завтра верну, – хохочет Маркус издалека. – Сегодня побудешь Просто Диланом, а не Диланом При Адди, ясно? Обещаю, не пожалеешь! Ты стал таким занудой.

Последнюю фразу он говорит, уже вернувшись из леса – без телефона. Ему-то весело, а мне не до смеха.

– Ты оставил мой телефон среди деревьев? А если дождь пойдет? Намокнет же!

Маркус закатывает глаза и толкает дверь кухни.

– Купишь новый. Куда делся мой старый добрый друг Дилан?

– Вот он я. И никуда не уходил.

Маркус похлопывает меня по плечу. Руки оттаивают в тепле, я уже чувствую эффект пива.

– Теперь сомнений нет, тебе нужна помощь. А спасти лучшего друга – мой святой долг. Выпей, покури. Хоть вспомнишь, что такое веселье!

Вечер и ночь проходят для меня какими-то урывками. Мое сердце бешено колотится; я совершенно уверен, что вот-вот умру. Любая минута кажется последней: вот он, последний танец, последний глоток, последний разговор…

Девушки приходят одна за другой, швыряют меховые накидки на диван и раскладывают их на кроватях. По дому тут и там мелькают голые плечи и ноги, от запаха духов в теплом доме слезятся глаза. Я с полчаса пытаюсь разобраться, как выключить отопление, но безрезультатно – нигде не могу найти нужный регулятор… Рубашка липнет к спине. Только танцы позволяют отвлечься. В движении кажется, что я могу обогнать ужас, вырваться из его хватки. Но стоит только остановиться, как передо мной появляется Маркус в компании женщины с острыми скулами и пухлыми жадными губами. Нет, уж лучше танцевать.

Какое блаженство хоть ненадолго забыть о себе! Вдруг понимаю, что сижу на кровати с двумя девушками – очень высокой и очень низкой. Рука высокой лежит у меня на колене, ее лицо расплывается: вижу подведенные черным глаза, невероятно длинные ресницы.

– Между вами с Маркусом что-то есть? – спрашивает она. – Всегда было интересно.

Убираю ее руку и встаю.

– Он такой хорошенький, – продолжает высокая, будто и не касалась моего колена. – Если он натурал, беру его себе!

– Мне надо… на улицу, – с трудом произношу я.

Дверная ручка не поворачивается. Сердце колотится так быстро, что вот-вот вырвется из груди. За спиной хихикают.

Поворачиваю ручку в другую сторону, и дверь легко открывается. Вываливаюсь в коридор и вижу, как какой-то парень целуется с девушкой, сидящей на перилах. Она обвивает его ногами. Если он отпустит ее, она упадет. Проскальзываю мимо, чтобы ненароком не задеть.

Дверь на улицу открыта, чтобы проветрить дом. Выхожу пошатываясь. На крыльце тоже полно народу, еще больше голых рук и ног, еще больше извивающихся тел. Бегу, покуда музыка не стихает вдалеке, и не остается лишь звук моего дыхания. В лесу непроглядная тьма. Что-то касается лица, и я вскрикиваю, – ветка, влажная от ночной росы. На щеке остается мокрый отпечаток.

Я сажусь прямо на землю, прислонившись спиной к дереву. Влага проникает сквозь джинсы, так что вскоре не чувствую под собой земли. Обхватываю руками колени и думаю об Адди, о том, как она прогоняет мою тоску, как умело заполняет бездонную, безысходную яму в моей груди. Никогда еще она не была так далеко, даже в месяцы разлуки. Музыка в доме зловеще гудит, будто сама ночь издает рычание.

– Дилан?

Снова чье-то прикосновение.

– Пойдем, замерзнешь.

Маркус ведет меня в дом. Музыка становится громче, громче, громче. Ритм слишком быстрый – прошу Маркуса замедлить его, и он смеется.

– Не бойся, Дилан. Тебе надо согреться. Ты просто немного перебрал.

Маркус выгоняет из ванны пьяного паренька и наполняет ее теплой водой. Я снова спрашиваю про музыку, и он кричит гостям с просьбой переключить песню. Мелодия становится медленной и зловещей – еще хуже, чем было.

От горячей воды так больно, что я вскрикиваю. Словно кто-то кусает меня за кончики пальцев. Маркус крепко сжимает мою ладонь.

– Все хорошо, – повторяет он. – Не бойся.

– Не знаю, что делать, – шепчу я, и мои плечи трясутся. – Не знаю, что должен делать! Я снова теряю себя, да?

Внезапно вспоминаю, что где-то в лесу мой телефон, и там, в темноте, меня поджидают сообщения отца. От этой мысли я вздрагиваю так сильно, что обливаю Маркуса водой. Он тихо ругается, отряхивая футболку, но сразу берет меня за руку, не успеваю я испугаться.

– Никто не знает, что должен делать. Давай-давай, тебе надо согреться. Хватит все время думать, Дилан. Ты сам себе худший враг.

– Папа хочет, чтобы я на него работал.

Погружаюсь в воду и разглядываю тонкую трещину на потолке.

– Да пошел он. Он вечно пытается контролировать твою жизнь. Прими собственное решение.

– Я и принял.

– Я сейчас не про девчонку.

Сжимаю и разжимаю кулак. Пальцы на руках болят, а на ногах стали тускло-желтыми.

– А как понять, что решение правильное?

– Прислушайся к интуиции.

– Я и так к ней прислушиваюсь!

– Нет, ты следуешь своим желаниям. А работать у отца – следовать разуму. А речь про интуицию, понимаешь? Инстинкт, который всегда прав. Это и есть настоящий ты.

Легко сказать. Чтобы стать «настоящим» собой, надо понимать, что ты вообще из себя представляешь.

– Я всегда был рядом, правда же? – Маркус опускает наши сцепленные ладони в горячую воду. Шиплю от боли.

– Да, знаю, только…

– Я даю тебе возможность следовать мечте. Здесь ты сможешь писать стихи. Ты всегда этого хотел, правда?

– Поэзия – это не работа.

– Работа, если у тебя талант.

– У меня его нет, – на автомате отвечаю я. Полоска на потолке расплывается.

– Это сейчас говорит не твоя интуиция.

По телу наконец разливается тепло. Неотрывно смотрю на потолок и думаю о словах Маркуса. Он прав. Если бы я и вправду считал, что бездарен, то бросил бы писать. В глубине души мне нравятся мои стихи, и надеюсь, однажды они понравятся другим.

– Ты мне веришь? – спрашивает Маркус.

В Оксфорд мы поступали вместе. Подали документы на факультет литературы – Маркус считал, туда проще всего попасть, плюс для поэта это лучший вариант. Выбрали один колледж, а как иначе?

Люк вырос, влюбился и поехал учиться в Америку – или, скорее, сбежал от отца, но Маркус всегда был со мной. А я с ним, с тем самым мальчиком с кудряшками и венком из цветов, сползшим к уху.

– Конечно. Конечно, верю.

– Тогда послушай меня. Я знаю, чего ты хочешь. – Он отпускает мою руку. – Пойду, прогоню гостей. Пока не вернусь, не вылезай из ванны. Вставать тоже не стоит. И смотри не утони.

Дверь закрывается. Твердая уверенность, что я скоро умру, незаметно исчезла. На месте осталась лишь привычная глубокая