Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Феррари открыл Вильнёву двери на трассу в Фаэнце, а сам с увлечением наблюдал со второго этажа, где вел свою уединенную жизнь тирана-пенсионера, за тем, как этот Пикколо из Канады наматывал круг за кругом. Парень напоминал ему Тацио Нуволари, старого друга из далекой, навсегда ушедшей эпохи. Энцо не верил, что когда-нибудь ему вновь доведется встретить столь одержимого гонками человека. А Жиль все гнал и гнал, вылетал, разворачивался, но каждый раз возвращался на трассу.
Однажды, когда кто-то из инженеров пожаловался, что Жиль разбил очередную машину, Энцо Феррари посмотрел на него, как удав на кролика и спокойно произнес: «Разбил? Так делайте машины крепче».
1978. ЧУДЕСА СЛУЧАЮТСЯ
Перебравшись в Европу, Жиль навсегда расстался с нищенской жизнью, что, впрочем, не заставило его изменить себе. Он получил достаточно денег, чтобы купить дом, и, да, хоть и обзавелся роскошной виллой в Каннах, но приобрел и диковинный по тем временам моторхоум – семья намеревалась продолжить кочевую жизнь.
Сезон начался в Аргентине, на родине напарника Карлоса Ройтеманна. Наш герой довольствовался восьмым местом и быстрейшим кругом. В те времена машина «Ф-1» была несколько сложнее в управлении. Несмотря на весь опыт младших «формул», времени на адаптацию гонщикам требовалось довольно много, поэтому неудивительно, что даже самым талантливым пилотам приходилось оказываться в роли учеников при великих мастерах. Они относились с уважением к своему первому номеру и терпеливо ждали, когда сами достигнут совершенства, созреют и займут место лидера команды. Стоит понимать суть решений в те времена: то, что молодой гонщик официально являлся вторым номером, не означало, что злые боссы лепят из него «вторикеллу». Как раз наоборот – ему доверяют и дают время набраться опыта. Так вот, Жиль Вильнёв в 1978-м официально являлся вторым номером при Ройтеманне.
Огранка молодого бриллианта продолжилась на трассе «Жакарепагуа» в Бразилии. В то время как Ройтеманн выигрывал гонку, Жиль грыз гранит гоночной науки и чудил. Он снова повстречал на трассе Супершведа Петерсона. Увидев небольшую калиточку, Вильнёв без раздумий бросил автомобиль туда: снова столкновение, Ferrari в стене, у машины Ронни сломана подвеска. Но была и хорошая новость – та гонка стала последней для модели Т2.
Новая 312Т3, созданная Мауро Форгьери и испытанная, чтобы наилучшим образом использовать покрышки Michelin с радиальным каркасом, дебютировала в чемпионате на Гран-при Южной Африки. Иронично, но как раз шины и стали основной проблемой – на машине Жиля они умерли. Вдобавок перегревшийся двигатель «отрыгнул» на дорожное полотно «Кьялами» лужу масла, на которой поскользнулся Ройтеманн. Первый блин комом.
Но уже на городской трассе в Лонг-Бич две Ferrari стояли на первом ряду стартового поля, а Вильнёв впервые вышел в лидеры гонки. Что творилось в его голове, нам уже не дано знать, но догадаться можно – победить, любой ценой. В какой-то момент впереди замаячила машина Клея Регаццони: надо было пройти его побыстрее, вот, как раз нашлось местечко… снова столкновение, Ferrari превратилась в груду металлолома, Жиль вылетел из кокпита. Регаццони после американского этапа «глушил» валерьянку и рассказывал журналистам о том, что представитель страны кленового листа конченый идиот, гнать таких из «Формулы-1» надо куда подальше.
Я впервые побывал лидером гонки, и после пит-стопа мне хотелось поскорее снова испытать это чувство. Легко говорить, когда у тебя за спиной много побед, но, если ты мчишься к своему дебютному успеху, тут уж не до стратегий и здравого смысла, надо просто гнать побыстрее.
Не лишним будет отметить, что, сидя в своем мрачном кабинете и поглядывая на экран телевизора, Энцо Феррари потирал руки. Подобные фортели в последний раз он видел лет 40 назад в исполнении другого коротышки. Столько лет прошло, но дело Тацио жило – победи или погибни, третьего не дано.
Понятно, что далеко не все разделяли оптимизм старика Энцо. Форгьери, так долго и кропотливо создававший свою Т3, пребывал в ярости. В Монако Жиль снова разнес болид – это была уже шестая разбитая машина за семь гонок, не считая тестов. Петерсон и Регаццони подливали масла в огонь, но самым страшным противником гонщиков итальянской команды во все времена являлась итальянская пресса.
Отдельные видные эксперты считают некрасивым и неправильным давать пилотам прозвища, но синьоров-журналистов это не касалось. Они называли Жиля Воздушным Пиратом, Сбитым Летчиком, и это мы не упоминаем здесь неприличные и даже матерные клички. Дело в том, что, попадая в аварии, канадец частенько взлетал на своей Ferrari в воздух. У одних такие полеты вызывали гнев, у других – неподдельный восторг, поэтому с одной стороны Вильнёва поливали помоями, а с другой – готовы были целовать руки.
Меня все обвиняли в том, что я пришел в «Формулу-1», чтобы разбивать машины, что у меня просто нет чувства страха. Да, я абсолютно не боялся аварий, но не был сумасшедшим. Если я чувствовал, что колесо окажется на траве, то слегка поднимал ногу с педали газа, как и любой на моем месте. Но если дело происходило в конце квалификации и речь шла о возможной борьбе за поул, почему бы и не рискнуть?
Надо было срочно что-то делать, впервые в карьере канадца под вопрос ставилась сама манера пилотажа. Естественно, глубоко убежденный в своей гениальности Жиль никогда бы не принял критики от кого бы то ни было, кроме… своего первого учителя Рэя Уорделла. Он не стал ходить вокруг да около – просто приехал в особняк Вильнёвых, распечатал бутылочку виски (Жиль при этом не пил – он вообще не употреблял спиртное), потом вторую и на третьей прямо высказал все: «Пацан, ты еще щегол зеленый, надо больше слушать команды из боксов и адаптироваться именно к “Формуле-1”. Ты плохо знаешь машину и трассы, да и в конце концов – вокруг не мажоры из “Формулы Ford”, а лучшие гонщики мира. Подарков не будет, никто не уступит тебе, Жиль, тут тебя никто не боится. Постарайся не нажить себе в паддоке слишком много врагов… наливай».
Стоило осознать, что это игра с самыми высокими ставками, и бороться придется долго, отыгрывая понемногу. Нужно было научиться рассчитывать свои силы на длинной дистанции. Я был растерян и не имел никакой уверенности в том, что у меня