– Что за портфель? – встрепенулся Щенятов.

– Да старый кожаный его портфель. Он на службу с ним ходил. Ну а в тот день он и в «Гробы» с портфелем потопал, как путный какой.

– А вернулся без портфеля, так? – быстро спросил Щенятов, вспомнив, что в протоколе осмотра места происшествия не фигурировало никакого портфеля.

– Да нет вроде. Он и вернулся с портфелем, кажется.

– Ксанеппа Филипповна, не торопитесь, пожалуйста, – заволновался по непонятным для Проскуриной причинам Щенятов, – и вспомните точно: с портфелем вернулся из трактира Введенский или без него?

– С портфелем, – немного подумав, ответила Проскурина. – Да, с портфелем, – уверенно добавила она.

«Черт», – чуть было не выругался вслух Щенятов. Коли этого портфеля нет в протоколе, выходит, его забрали душегубцы-громилы. Но зачем им нужен старый портфель? Может, в нем было что-то ценное? Тогда что именно в нем такое было? И почему он взял его с собой в трактир? Чтобы что-то отдать. Или оттуда принести…

Что? Деньги? Но если в портфеле были деньги, то убийство Введенского – чистый разбой с целью ограбления и не имеет никакой связи с заезжим медвежатником…

Стоп. Ежели в портфеле были деньги, то за что он их получил? Ведь не за красивые же глазки! И кто их ему дал? Да, все пути ведут в «Гробы»…

– Хорошо, – прервал свои раздумья Щенятов. – Значит, он вернулся в первом часу дня, что было для него рановато, с портфелем, который он брал с собой в трактир, и со спутником лет под пятьдесят.

– Да, все верно, – лучисто улыбнулась Ксанеппа Филипповна. – С мужиком годов под пятьдесят.

– А вы когда-нибудь видели этого человека? – заерзал на стуле Щенятов.

– Нет, никогда, – твердо ответила Проскурина.

– Попробуйте описать его.

– Ну, долог, как коломенская верста. Худой, но жилистый. И еще у него руки почти до колен.

– То есть? – спросил Щенятов, записывая показания женщины в свою памятную книжку.

– У него были очень длинные руки. Как у обезьяны, – улыбнулась Проскурина.

– Ого! – поощрительно воскликнул Щенятов. – Это уже особая примета. А лицо? Лицо вы его разглядели?

– Нет. Я ведь видела его только сбоку.

– А когда он ушел?

– Где-то через полчаса.

– В его руках что-нибудь было? – оторвался от памятной книжки Щенятов.

– Нет. Как пришел ни с чем, так и ушел ни с чем.

– Хорошо… Что было дальше?

– Ну, что было дальше. Я развесила белье и ушла в дом. Через какое-то время – точно сказать не могу – у соседа послышался шум. Потом крики. Я подумала, что он опять напился. Он ведь часто, когда напьется… напивался, – поправилась Проскурина, – песни горланил и ругался на какого-то Кремлева.

– Это управляющий банком, где он работал, – объяснил Щенятов. – А вы знали, что ваш сосед когда-то служил референтом в Госбанке?

– Это все здесь знали, – ответила Ксанеппа Филипповна. – Его за глаза так и звали Референт.

– Хорошо. Продолжайте, пожалуйста, – заглянул прямо в глаза Ксанеппы Щенятов. И растерялся. Ему вдруг захотелось плюнуть на все эти вопросы-ответы, прижать эту женщину к себе и отправиться вместе с ней…

А вот куда отправиться, лучший дознаватель покуда не ведал.

– Опосля у него стало тихо, – вернул его на эту землю голос женщины. – Я подумала: угомонился, уснул. А потом мне стало как-то тревожно. Знаете, как бывает: заноет вдруг внутри тебя, засвербит. И вроде бы не от чего, а как-то тревожно, словно случилось что-то нехорошее, чего ты покуда не знаешь. Или вот-вот случится…

– Да, так и у меня бывает, – согласился Щенятов.

– Правда?! А я думала, что это только я такая ненормальная…

Проскурина вдруг ойкнула, округлила глаза и прикрыла рот ладошкой.

– Простите, ради бога, – слегка зарделась она. – Это все язык мой, без костей…

– Не надо извиняться, Ксанеппа Филипповна, – без всякой обиды произнес Щенятов. – Порой я и сам считаю себя… не очень нормальным.

– Ну вот, два сапога – пара, – хохотнула Проскурина и опять прикрыла рот ладошкой.

Теперь, в свою очередь, засмеялся Щенятов.

– Возможно, вы опять правы. Продолжайте, пожалуйста.

Эта женщина ему положительно нравилась.

– Ну, значит, тревожно мне стало, нехорошо. Сама себе говорю, мол, успокойся, спит сосед пьяный, через час-другой проснется, опохмелится и снова песни горланить будет. Он ведь спал мало, а опосля выпивки – не больше часов двух. Прошло два часа – тихо у него. Потом, где-то через час, я зайти к нему решилась, проверить, уж не помер ли от пьянки этой. На нашей улице уже двое мужиков до смерти упились, да такие крепкие, не чета ему. Собралась не сразу, пошла. Стукаюсь – никто не отвечает. Ну, вошла, значит, а он сидит, голову и грудь на стол уронивши. Спит будто. А под столом кровищи целая лужа. Ну, я ноги в руки и прямиком в участок. Вот и все.

Она посмотрела в глаза Щенятова. Взгляд ее теперь был печален, и никаких смешинок в нем не было и в помине.

– Спасибо, Ксанеппа Филипповна, – тоже с какой-то печалинкой в голосе сказал Щенятов. Похоже, им обоим не очень-то хотелось расставаться.

– Вы еще чего-нибудь спросите, – почти с мольбой сказала Проскурина. – Может, я что забыла, а вы зададите вопрос, и я вспомню.

– Да нет вроде больше вопросов, – нерешительно промолвил Щенятов, просматривая записи. – Стоп, есть, – оживился он. – Кто такая Марфушка?

– Дочка товарки моей, Степаниды. Через дом от меня живет, – охотно ответила Ксанеппа.

– Я бы хотел поговорить с ней, – придал голосу официальные нотки Щенятов.

– Так я сейчас позову, – весело отозвалась Проскурина, и в ее глазах снова заискрились смешинки. – А вы пока попейте еще чайку. А то скажете потом, был в гостях, а там меня даже чаем не угостили.

– Не скажу, – улыбнулся Щенятов, с удовольствием принимая из рук Ксанеппы цветастую чашечку.

* * *

«Хвост» не хотел отрываться и не отставал от Родионова ни на шаг. Собственно, Савелию это как раз и надо было, ибо сегодня он решил раздать легавым козырного туза. Правда, фальшивого. Дать же его им нужно было так, чтобы они посчитали этот козырь за настоящий. И Савелий Николаевич придумал. Он долго кружил по городу, будто бы стараясь оторваться от слежки, потом взял извозчика, доехал до Панаевского сада и сел за столик на террасе ресторана.

– Чего изволите? – подошел к нему официант.

– Стакан лимонада, – велел Савелий и скосил глаза на соседний столик, за которым устраивался филер.

Сделав несколько глотков, Родионов достал записную книжку, что-то записал в ней и покинул террасу. Походкой фланирующего бездельника он обошел небольшой фонтан и двинулся в глубь сада. Боковым зрением он заметил, что соглядатай осторожно последовал за ним. Медленно, очень медленно, давая филеру возможность спрятаться за деревьями, Савелий проверился, затем скорым шагом подошел к развесистому дубу, вырвал из памятной книжки листок и, воровато озираясь, сунул его в дупло дерева…