Если вдуматься, второе больше похоже на правду. Державин вряд ли решился бы. Образованный человек, опытный царедворец… Это сейчас немногие знают античный миф об Амуре и Психее. В лучшем случае слышали только о романтической любви двух прекрасных юных существ. В те давние времена античную мифологию знали изрядно, и образ Психеи в просвещенном сознании был прочно связан с образом жестокой, мстительной свекрови.

Так что называть Елизавету Психеей – значило пророчествовать. Державин провидцем не был. Не Пушкин. Хотя и заметил, и, наверное, благословил.

Итак, скорее – Екатерина. Только ли она отдавала дань красоте Елизаветы, ее чистой душе (Психея в греческой мифологии – олицетворение человеческой души)? Или, зная цену Марии Федоровне, еще и предостерегала? От чего? Чтобы было понятно, позволю себе хотя бы вкратце напомнить содержание мифа, как оно было изложено Апулеем в «Метаморфозах, или Золотом осле».

Юная царевна Психея была так прекрасна, что люди стали воздавать ей почести наравне с богиней Венерой. Охваченная завистью Венера приказала своему сыну, богу любви Амуру, вызвать в душе девушки любовь к ничтожнейшему из людей. Но Амур, очарованный Психеей, упросил зефиров перенести красавицу в свои чертоги, куда являлся к ней только во тьме. Психея не догадывалась, кто стал ее возлюбленным. Однажды, когда Амур спал, она зажгла светильник и склонилась над юношей, чтобы разглядеть его лицо. Пораженная, она узнала сына Венеры. Рука ее дрогнула, и капля горячего масла упала из светильника на плечо спящего. Амур проснулся и, разгневанный, покинул царевну. Долго блуждала по земле в поисках любимого опечаленная Психея, и повсюду Венера преследовала ее своей ненавистью. Наконец ревнивая богиня послала царевну к владычице подземного царства Прозерпине за волшебным ящиком, в котором якобы хранилась красота, и строго запретила заглядывать в ящик. Но любопытная не устояла, подняла крышку. Из ящика вырвались ядовитые испарения. Вдохнув их, Психея погрузилась в глубокий сон. Слетевший на землю Амур поцелуем пробудил девушку и умолил Юпитера даровать Психее бессмертие. Вознесенная Меркурием на Олимп, она стала супругой Амура.

Здесь важны не детали. Важны линии отношений: Венера – Амур – Психея; Мария Федоровна – Александр – Елизавета. В главном они удивительно схожи.

Но пока Елизавета, несомненно, знавшая миф во всех подробностях, не задумывается о предостережении. Жених так хорош собой! А императрица! Как удивительно сочетаются в ней величие и простота, как она заботлива. А как умна! Она никогда не разочаруется в Екатерине Великой. Через много лет, уже будучи императрицей, напишет:

Признаюсь. Я всегда люблю возвращаться к царствованию императрицы Екатерины, и хотя застала его всего четыре года, будучи в том возрасте, когда мало размышляют, эта эпоха осталась для меня образцом, формой, которая невольно служила для меня мерилом. Было у нее много слабостей, были, вероятно, недостатки, но никто не постиг, как она, искусства царствовать.

И Екатерина до конца дней любила жену своего старшего внука, разжигая тем самым все большую зависть и ненависть Марии Федоровны. Как та ни обожала Павловск (напомню – подарок Екатерины), все-таки не могла скрыть раздражения: ей императрица подарила земли на достаточном отдалении от своего обожаемого Царского Села, а для молодоженов приказала строить дворец вблизи своего, Екатерининского, потому что хотела всегда видеть их рядом.

Поручение построить дворец для семьи юного великого князя прославленный архитектор Джакомо Кваренги получил еще за год до свадьбы Александра и Елизаветы. По единодушному впечатлению современников, посетивших дворец вслед за его владельцами в июне 1796 года (незадолго до смерти Екатерины II), в этом сооружении зодчий из Бергамо превзошел самого себя.

Четверть века спустя сын архитектора вспоминал: «Элегантное здание, которое доминирует над новым красивым садом, окружающим действительно очаровательную виллу в Царском Селе, было спроектировано и выстроено моим отцом по приказанию Екатерины II для летней резиденции тогда молодого великого князя Александра, ныне благополучно царствующего.

Как того требовали условия и высокое положение августейшего лица, которому предназначался новый дворец, архитектор придал его формам величайшую простоту, соединив в то же время полезное с приятным для глаз. Эти нежные линии, эти гармоничные пропорции, эта умеренность орнамента наблюдается также и во внутренних частях без нанесения ущерба удобству жилища при стремлении к великолепию и элегантности».

А еще через сто с лишним лет известный историк искусств Игорь Грабарь писал: «В Петербурге и его окрестностях есть дворцы и больше, и царственней этого, но прекраснее по архитектуре нет. Чего стоит одна эта мощная двойная колоннада, соединяющая боковые крылья дворца! По живописному размаху этой композиции, по угаданности впечатления и изысканности деталей – это один из мировых шедевров архитектуры и едва ли не лучшая жемчужина во всем творчестве великого мастера».

Минуло еще три четверти века, не раз менялись вкусы, эстетические предпочтения. Но совершенство не подвластно влиянию времени – красота дворца восхищает и сегодня.

Если под вечер, дождавшись, когда стихнут наконец голоса туристов, посидеть на скамейке перед дивной колоннадой, соединяющей, стягивающей крылья дворца, легко представить выходящую в сад юную прекрасную пару, Амура и Психею… Впрочем, их счастье было недолговечно, а, вступив на престол, Александр предпочитал жить в бабушкином, Екатерининском дворце.

Зато Александровский дворец обожали и Николай I, и Александр III, а особенно – Николай II. Он писал в дневнике: «Словами не описать, что за блаженство жить вдвоем в таком хорошем месте». В соответствии со вкусами семейства последнего императора были переделаны интерьеры дворца. На месте легких, высоких, огромных залов, задуманных Кваренги, появились маленькие комнатки, отвечавшие бюргерским представлениям императрицы Александры Федоровны о комфорте. Правда, по возможности, элементы прежнего декоративного убранства не уничтожали, а лишь закрывали.

Последний английский посол при российском императорском дворе Джордж Бьюкенен вспоминал, что царская семья с каждым годом все реже выезжала в столицу, «только в тех случаях, когда государственные дела или религиозные церемонии требовали их присутствия… В уединении Царского императорская семья вела простую домашнюю жизнь, которая исключала для посторонних возможность проникнуть в счастливый семейный круг».

А между тем с великолепного гобелена, висящего в Угловой гостиной, подаренного в 1902 году президентом Франции Лубе, на Александру Федоровну с пророческой улыбкой уже смотрела Мария-Антуанетта, окруженная своими несчастными детьми…