И еще спустя год попыталась восстановить супружеские отношения, которых давно не было. Ох, сколько же это ей стоило! Самое травматическое воспоминание… Нет, не ради себя она это делала, ни в коем случае! Уж с чем, с чем, а со своими желаниями она справляться умела. К тому же и робкой была, и зажатой. И темперамента слабого, если уж честно… Попыталась ради него, подумала, а вдруг это и есть ключ к успеху? Нежность, объятия, слова? Вдруг вот сейчас все переменится и они станут ближе? Вдруг растопится этот лед, лопнет эта плотная пленка, рухнет эта стена? Муж и жена – одна сатана. В конце концов в книгах, фильмах говорят и пишут, что именно телесная близость способна растопить лед.

Настраивала себя долго. Страшно было очень.

А вышло еще хуже… Господи, как она потом жалела об этом! Как проклинала себя! Как была противна себе! Как было стыдно. Предлагала себя, словно шлюха.

А он отверг ее с таким раздражением, с таким пренебрежением, с такой брезгливостью, словно смахнул с руки надоедливого комара – смахнул и прихлопнул.

Она хорошо это запомнила – свое унижение, свой стыд, женский крах – навсегда.

Конечно, потом все наладилось. Вернулось на круги своя спустя месяцев семь или восемь.

Но никогда больше, ни разу в жизни, она не предлагала ему себя. Ни разу не повернулась к нему лицом, ни разу не погладила его по спине, не поцеловала в шею, не прижалась – ни разу!

Того страшного и дикого урока ей хватило вполне. Хотя дура, наверное? Был человек болен – тебе ж объяснили. Предупредили – не трогать!

А взгляд его тогдашний запомнила. И скривившийся рот.

Разве это можно забыть? Может, можно, только она не смогла.

Позже, когда Лев был уже вполне в порядке, Ольга пыталась завести с ним серьезный разговор о том, что ее давно мучило.

Но он от разговора уходил категорически:

– При чем тут ты, Оля? Ты сделала все, что могла. Поступила абсолютно правильно. Ты спасала Иришку. И слава богу, есть результаты! И только благодаря твоей самоотверженности и упорству. А маме, увы, ты уже помочь не могла. А про меня ты просто не знала, и правильно, что моя многоумная теща тебе не сказала. Мы же справились, да?

Ольга принималась плакать и каяться, но разговор на этом заканчивался.

Однажды, вспоминая те страшные дни, мама случайно обмолвилась, что тогда в их доме появилась Муся – вернулась блудная дочь! Правда, ненадолго, как всегда, на пару месяцев. Почистила перышки – и тю-тю! Но справедливости ради – она тогда помогла!

– Ты представляешь, Муся – и помогла? – удивлялась мама. – Ну как тебе, а? И за Ириной Степановной ухаживала, и меня поддержала! Что говорить, и сама Муся не сахар, и жизнь у нее – не пожелаешь врагу.

Тогда Ольга как-то пропустила все это мимо ушей – уж точно тогда ей было не до Муси, определенно. Но про себя мельком отметила, что Муся молодец. Ну хотя бы так.

Вскоре после смерти Ирины Степановны Муся в очередной раз исчезла из виду. Надолго ли? Да кто это знал?

Сначала выскочила замуж, все радовались: приличный человек, преподаватель. Может быть, все образуется? Пора бы, пора. Но через год все рухнуло, и Муся от мужа ушла.

Говорили, что теперь у нее случилась огромная любовь, чего прежде как будто не было. Ну и, конечно, не без «криминала». А Муся у нас по-другому не может, грустно шутила родня.

По слухам, Муся сошлась с совсем молодым мужиком, мальчишкой, моложе ее на десять лет или больше. При этом он был женат. Муся увела его от совсем юной жены и грудного ребенка. «А что удивляться? Разве нашу красавицу что-то может остановить?» – неодобрительно комментировали родственницы.

И еще ходили слухи, что очень скоро Муся с возлюбленным из столицы уехали. Куда, почему? Кто-то утверждал, что они завербовались на Север – подкопить денег для покупки квартиры. Кто-то настаивал, что сбежали они на «юга», к теплому морю. «Как же, поедет наша красавица в вечную мерзлоту! Просто смешно».

А кто-то утверждал, что парочка живет-поживает совсем недалече – в трехстах километрах от Москвы, где-то в Ярославской или Ивановской области. Прикупили домишко в деревне и вполне себе счастливы.

Но и в эту версию верилось почему-то с трудом – Муся и деревенская жизнь? Сложно представить.

Но так или иначе, Мусю никто не видел. Комнату свою она закрыла, ключ отдала Ольгиной матери – кажется, ей одной из всей большой родни она доверяла.

Спустя пару лет Ольга увидела эту комнату – периодически мама ездила туда для непонятных проверок. Что там было проверять или за чем следить – непонятно.

Комната, да и сама квартира, оказались темными и сырыми. Какими-то затхлыми, что ли. Жили там двое соседей – древний и глухой дед, не снимающий ни зимой ни летом огромные серые валенки, и семейная пара – лимитчики, пьяницы.

На непрошеных гостей смотрели криво: «Ходют тут всякие!»

Но за комнату исправно платили, посторонние не появлялись – словом, придраться было не к чему.

Комната была темная, узкая, волглая. Узкая кровать с панцирной сеткой и сиротским солдатским одеялом. Колченогий стол у окна, две табуретки. Комод со слониками. Пыльная тряпка, подобие шторы, на пол-окна. Лампочка Ильича под серым потолком.

В комоде – тонкая стопка постельного белья, старого, ветхого, в крупных заплатах.

Ольга поежилась. Да… Жить в этом ужасе – не приведи бог!

Это все, что Мусе удалось выколотить из родителя. Ни нормальной мебели, ни белья. Ничего. Откинули с барского плеча эту комнатуху – живи и радуйся! Большего не заслужила.

– Сбежишь отсюда, – протянула Ольга. – Дай бог, чтобы заработали на нормальную квартиру.

Мама согласилась:

– Дай бог!

Когда умер дядя Гриша, Мусин отец, попробовали отыскать Мусю – вызвать ее на похороны. У кого-то нашелся старый пустой конверт с расплывчатым, почти не читаемым адресом: поселок Урай. Посмотрели на карте – где-то в Сибири.

Но фамилию отправителя было невозможно прочитать – то ли чернила расплылись, то ли конверт промок. А вдруг это от Муси? Уверен в этом никто не был. Но написали, хоть какая-то надежда.

Ответ, как и ожидалось, не пришел.

Не получила? Не ее адрес? Уехала оттуда? Да и вообще – жива ли?

«С такой, как наша Муся, – судачила родня, – все что угодно может случиться».

Постепенно про нее забыли – на семейных, конечно, уже сильно поредевших, сходках ее уже почти не вспоминали. Что уж тут вспоминать? Хвастаться нечем.

Ольга Петровна оказалась домашней хозяйкой. С карьерой, увы, не сложилось. И как бы ни уговаривала она себя, как бы ни увещевала, что судьба ее женская завидная и спокойная – у многих ли такое в нашей стране? Как бы ни убеждала себя, что дочь, муж и вообще семья – самое главное в жизни, основное и незыблемое женское предназначение, порой накатывала смертная тоска. Глядя на стопку сверкающих тарелок, на пирамиду начищенных до блеска кастрюль, на безукоризненно выглаженное белье, она почти ненавидела себя и заодно мужа. Хотя последнее, конечно, было несправедливым. Брак их получился очень крепким, честным и верным – словом, удачным.