Люди, прилавки с дурацкими дневниками и пеналами, двери, продавцы вдруг исчезли, точнее, покрылись каким-то ватным туманом. Во вселенной осталась только эта темно-русая прядь волос. Подходила очередь девушки, она повернулась к кассиру и что-то сказала. Часть уха чуть покраснела, от движения беспокойный локон резко покачнулся. Этого Олег Николаевич уже стерпеть не мог. Забыв о тетрадках, он бросился вон из очереди. Он пришел в себя минут только через двадцать на лавочке на Страстном бульваре. Вот, собственно, и все.

Что произошло дальше? Да ничего. Олег Николаевич жил своей не простой, да, в общем-то, и не сложной жизнью. «Японка» с прядью волос около детского уха ушла далеко-далеко в ту пограничную часть жизни человека, где не очень-то и поймешь, было это с тобой или не было. Но вот увидев Ирину, он вдруг понял, что та самая пружинка наспех убранных волос незнакомой девушки вдруг распрямилась и догнала его почти через сорок лет. Ирина была похожа на ту «японку»? Да нет, конечно. Хотя девушку в Петровском пассаже он и рассмотреть-то не успел. Ирина была много выше, и у нее были чудесные русые волосы. Но локон возле розового уха был тот. Именно тот. Он сразу узнал его.

Так в его жизнь вошла Ирина. Точнее, не вошла, а вернулась через сорок лет, такая же юная, молодая, словно и не было этих странных, суматошных лет. Разумеется, Ирина об этом не знала. Да и сам Олег Николаевич считал эту версию слишком романтической. Скорее, все было проще и банальней. Старому захотелось молодой.

– Да нет же, нет! – уговаривал себя Олег Николаевич. – Все так и есть. Наверное.

Реальная Ира, почувствовав интерес, использовала свой шанс по полной программе. Шебутная, широко дышащая, она часто и как-то легко и беззлобно обманывала Олега Николаевича. Он это понимал и относился спокойно. Он ей верил. А когда веришь человеку, его вранье уже не имеет ни малейшего значения.

Более того, он считал ее меркантильность совершенно естественной и нормальной. Он как бы компенсировал ей те годы, прошедшие от встречи с девушкой в Пассаже до случайной встречи в Белоруссии. Она же как-то жила все эти годы. Может, ей было тяжело, она страдала. То, что это бред сивой кобылы, волновало Олега Николаевича меньше всего. Он даже завел специальную банковскую карту, в своем «Сбербанке» прямо под окнами, отдал ее Ирине, чтобы она спокойно могла снимать деньги в Минске без всяких сложных переводов.

Олег Николаевич спустился вниз, до небольшой площади, там на углу Столешникова и Большой Дмитровки теперь обосновался магазин «Луи Виттон». Качнувшись у входа, неожиданно для себя зашел в него. Второй поступок тоже поразил его. Словно ведомый за руку, Олег Николаевич подошел к замершей в улыбке продавщице и указал на висящую на стенде белую шляпу. Из итальянской соломки. Он надел ее, посмотрел в огромное зеркало и расплатился.

«Синие ботинки и белая шляпа из итальянской соломки. Теперь я ходячий сюжет для водевиля. Зачем она мне?! Голова, ноги, тело даны человеку, чтобы он понял, что у него есть душа. Именно поэтому я и покупаю дурацкую шляпу и не менее клоунские ботинки. Как такое объяснение?! По-моему, класс! На самом-то деле я хочу в этой шляпе понравиться Ирке, хотя она ее никогда не увидит, – подумал Олег Николаевич. – Единственно напрягает, что жизнь чаще и чаще требует объяснений. Косноязычного бреда, который оправдывает самого себя. Но, видно, по-другому нельзя».

Наконец Олег Николаевич дошел до дома, где жил его отец. Дом был тот и не тот. Вроде он, а ведь это уже совсем другое здание. С чужой историей, с чужой судьбой. Те фрагменты фасада, которые оставили вроде как для престижа, лишь подчеркивали чужеродность всего остального.

«Нет, зря я пошел сюда. Нет здесь уже отца. Он остался там. В другом городе, в другом переулке. Вот почему старое кино было такое чистое?! Или это жизнь такая была?!» – шагал Олег Николаевич, кивая в такт шагам головой в белой шляпе.

На прощание с воспоминаниями у него мелькнула лишь одна мысль: «А ведь небо над Столешниковым все такое же, шириной метров в двадцать и длиной – до Петровки».

Мимо него куда-то торопились люди, создавая тот неповторимый шепот ног, в который Олег Николаевич Майоров безвозвратно влюбился еще в детстве, над переулком иногда кружили грязноватые голуби, да во дворе дома номер девять отцветала чудом уцелевшая яблоня-китайка.

У окна в кафе «Донна Клара» на Малой Бронной улице сидели Алексей, сын Олега Николаевича, и Андрей Александрович, его друг юности. Андрей Александрович отложил в сторону рукопись и снял очки. Алексей довольно спокойно посматривал в окно.

– Хорошо Олег написал. Получается, он решил написать и свою жизнь. Интересно. Сколько его уже нет? Год?

– Почти год, – Алексей продолжал смотреть в окно. В кафе наискосок девушка сидела прямо на полу, выставив красивые ноги на тротуар. Их, не задумываясь, перешагивали прохожие.

– Интересно, – повторил Андрей Александрович. – А я все думал, почему он не присылает. В голову тогда не приходило, что он мог умереть. А когда наконец узнал… Ты понимаешь, завертелся. Выяснилось, что давно похоронили. Ты не обижайся. Мы дружили с института. Но перезванивались нерегулярно. Так, кому когда в голову взбредет, – Андрей Александрович отхлебнул кофе и испытующе посмотрел на Алексея. И зачем-то добавил: – Я тебя еще совсем маленьким помню.

– Все нормально. Я понимаю.

– Интересную форму нашел Олег. Небольшая повесть о себе самом, как он пишет статью об отце. Как знал, что помрет, и решил написать о себе напоследок. Чудесная зарисовка. Правда быта. Настоящий нон-фикшн.

– Не совсем это нон-фикшн. Как раз, я думаю, тут много именно фикшна. Хотя…

– В смысле?

– Вы слышали от него об этой девушке из Минска?

– Олег говорил что-то…

– Понимаете, когда я вступал в наследство, выяснилось, что у него нет счета в «Сбербанке», никаких карт нет вообще. Ни там, ни в других банках. А деньги он держал в коробке в шкафу. В мобильнике у него были две Ирины, но обе с московскими телефонами, редакторши по издательским делам. То есть…

– Ты хочешь сказать…

– Да. Не мог он переводить деньги никому в интернете. Не было никакой Ирины, Минска и всего остального.

– Так что… Получается, он все придумал, что ли?!

– Да. Или…

– Что или?

– Или мы совсем не знали отца… Не знаю.

Алексей молчал и посматривал в окно. По Малой Бронной улице на тарахтящем тракторе ехал таджик. Он что-то счастливо пел. В прицепе, прыгающем сзади, сидел второй и, хохоча, подпевал ему. Андрей Александрович молчал и листал рукопись.

– Попробую опубликовать. Хоть и юбилей журнала, для чего мы дернули твоего отца, давно прошел. Но не обещаю. Хотя очень нравится. Очень. Что делать думаешь?

– Сейчас или вообще?

– Вообще, конечно.

– Не знаю пока. У меня есть отцовская квартира, три больших этюда Айвазовского, три Клевера, один Семирадский, один небольшой Репин, много старых книг. Да и рукописи отца по «Слову» надо полистать. Понять, что мои предки находили в «Слове». Все у меня есть, и для материи, и для граммофона. Не пропаду.