– Поэтому я должен всегда находиться рядом с тобой.

– Но что они могут мне сделать?

– Сергей, да успокойся ты. Ничего с тобой делать они не собираются. Их интересуешь не ты, а драгоценности. Самое худшее, что может произойти, это если они попытаются заставить тебя забрать драгоценности из банка, чтобы продать им. Уверен, они пообещают даже хорошо заплатить, и не исключено, что заплатят, хотя это будет тысячная доля от их реальной стоимости. Но Лора, как мне думается, рано или поздно обратится к тебе за помощью и попросит привезти ей эти драгоценности, чтобы откупиться от Мура… Это было бы, во всяком случае, логично. Однако ты должен понимать, что все это лишь мои предположения… Ведь если бы Лора почувствовала, что с их помощью ей удастся обрести свободу, то она позвонила бы тебе уже сто раз!

– Так что же делать?

– Ничего. Если вдруг окажется так, что тебя прижмут и будут спрашивать, где драгоценности, скажешь, что Земцова по твоей просьбе определила их в банк и что только она имеет право взять их обратно.

– Но ведь я подставлю Земцову!

– Она сейчас все равно далеко, ее им не достать. А мы таким образом выиграем время, а заодно немного остудим их пыл… Что касается того, что ты подставишь Земцову, то это не так. Ведь они и так знают, что Земцова связана с этими драгоценностями, ведь именно она приглашала Скуфина для оценки… Но кто бы мог подумать! – воскликнул он в сердцах. – Глупо все получилось… Хотя мы же и предположить не могли, что это работа Фаберже… Все, они ушли… их было двое, я видел, как они скрылись за дверями… Ну что, поехали домой?

– Да, домой. Теперь нам надо ждать телефонных звонков не только от Лоры, но и от Юли, – вздохнув, сказал Левин.

Шубин подумал о том, что все люди, в сущности, склонны к самообману. Вот и Левин ничуть не лучше. Он даже слабее многих других, душевнее, хрупче. Обманывает сам себя, заставляя верить, что Лора может позвонить в любую минуту и сообщить ему о своем скором возвращении. Интересно, как поведет себя Левин, когда такое вдруг случится? Сойдет с ума от радости? Левин… Симпатяга Левин. Он с каждым днем нравился Шубину все больше и больше. Игорь подумал даже о том, что был бы счастлив иметь такого друга, как Сережа Левин. Пусть он трусоват, пусть он неуверен в себе и у многих вызывает усмешку, но он настоящий, искренний. И, конечно же, он любит Лору, хотя внутри его и одолевают сомнения по поводу ее порядочности. Но его можно понять – уж слишком много всего на него навалилось. Если бы не убийства Лунников и Полонской, если бы Лора просто сбежала с каким-то мужчиной, он мог бы предположить страсть, любовь… Но Лора была там, была на месте преступлений! И даже оставила всюду свои следы… Может, она сошла с ума? Может, у нее помутился рассудок?

– Левин, ты не хочешь выпить? – вдруг предложил Игорь, забыв о том, что Левин и без того в последнее время много пил, заливая водкой тоску и заглушая страшное отчаяние.

– Хочу. Но не буду… Боюсь спиться. Представляешь, вернется Лора, а я пьяный в стельку… Ты бы знал, какая она… Никогда в жизни не простит. Понимаешь, старик, я не имею права ее огорчать… Поехали. А вдруг она уже там?

Его никогда и никто не звал по имени-отчеству – Игорь Владимирович. Его с детства звали Муром. Это прозвище и стало его настоящим именем, тем именем, на которое он откликался и звучание которого ласкало его слух, когда к нему обращалась женщина. Мур знал женщин с тринадцати лет, и всегда и все женщины, лаская его, мурлыкали, не подозревая, какое немыслимое наслаждение он получает, чувствуя себя в их объятиях огромным, непременно черным, с шелковистой глянцевой шерстью котом. Мурлыка, Мураша, Мурчик, Мур-Мур… Но было исключение. Женщина-фантом, женщина-ангел, женщина-дьявол, женщина-наслаждение, женщина-яд. Он отравился ею, едва его рука коснулась ее руки. Они сидели в ресторане, и Мэй, так звали эту молодую рыжую стерву с повадками хищного и сильного зверя, перебирала своими тонкими белыми пальцами крупные жемчужины ожерелья на красивой шее. Мур уже давно мысленно свернул эту шейку и, надорвав тугую шелковую нить, ссыпал себе в ладонь жемчуг… Но это мысленно. На самом же деле Мэй сама надорвала что-то в нем самом, перебила одним только взглядом какой-то очень важный нерв, превратив жестокого и хладнокровного убийцу Мура в обмякшую, аморфную субстанцию – влюбленного по уши мужчину. Ему хотелось часами, сутками, месяцами и годами смотреть в ее светло-карие глаза, смотреть так пристально и долго, чтобы в конце от переизбытка чувств стать частью этих карих омутов, бездонных и холодных, как сама смерть. Она подсела к нему за столик, бросив своего спутника – толстенького и аккуратного, в черном костюме и похожего на бобра мужчинку. Мур видел, как «бобер» краснеет и потеет, глядя на бросившую его Мэй, как вытирает большим носовым платком пухлое и влажное свое лицо, как пьет рюмку за рюмкой водку, закусывая злостью и отчаянием.

Мэй тоже выпила немного водки, заказанной Муром, затем рассмеялась и откинулась на спинку стула.

– Я сегодня немного устала… Тебя как зовут?

– Мур.

– Это что, имя такое? – Она снова белозубо улыбнулась и, прищурив насмешливые глаза, взглянула на него сквозь ресницы. – Или же ты олицетворяешь собой Московский уголовный розыск? И это с такой уголовной рожей?

Она ничего не боялась. Абсолютно ничего. Она назвала холеное и красивое лицо Мура, лицо, ставшее визитной карточкой во всех городах, где он промышлял как брачный аферист, уголовной рожей, и он стерпел это, стерпел?! Он и сам удивлялся себе. Пожалуй, впервые он не знал, как себя вести с женщиной. Все слова, которыми он пользовался, окучивая богатых вдовушек, подталкивая их к своему будущему брачному ложу и их, по сути, смертному одру, вмиг забылись. Косноязычие выдало его с головой, и Мэй, словно почувствовав это, потребовала от него полного имени.

– Мур – это пошло, – заявила она тоном, не терпящим возражений, и положила себе икры. – У тебя должно быть настоящее имя, такое же настоящее, как ты сам. Ты очень красивый, сильный и очень мне понравился. Хотя… твои руки в наколках, зубы прокурены, а сорочку свою ты не менял дня три-четыре. Давно на свободе?

Мур покраснел. Он не помнил, чтобы когда-нибудь кто-то заставил его так покраснеть от стыда за свой внешний вид. Руки в наколках – это понятно, она хотела сказать, что он сидел. Но прокуренные зубы – это уже серьезно. Значит, он не в состоянии заняться ими: беден или трус, теряющий сознание при виде бормашины?! Сорочка… Последнюю его «жену» схоронили месяц тому назад в Тамбове, она, стараниями Мура, умерла от передозировки снотворного. Красавец вдовец получил в наследство огромную квартиру в центре города, большую коллекцию немецкого фарфора и машину. Негусто, но жить можно. Конечно, свои сорочки он не стирал. Каждые три дня он надевал новую, а старые бросал в корзину для грязного белья в маленькой московской квартире, доставшейся ему в наследство от своей первой жертвы. Следить в Москве ему пока не хотелось. Зато хотелось затащить в постель Мэй. Кто она? И почему никого не боится?

– Меня зовут Игорь, – сказал он не своим голосом, еще не понимая, что с ним происходит. – Но вообще-то все зовут меня Муром.