Либеральное правительство проиграло выборы и ушло в отставку, а государственный секретарь Форин-офиса Великобритании (по совместительству второе по влиятельности лицо в министерстве иностранных дел Евросоюза) покинул свой пост.

Иоанн вошёл в Треугольный дом, и его проводили в кабинет министра. Из него был вид на парк: накрапывал лёгкий дождь, ветер оживлял кроны деревьев. У министра был усталый вид, и он, извинившись перед Иоанном, постоянно пил воду из пластиковой бутылки. Ему было пятьдесят четыре, и он обожал греблю, о чём свидетельствовали фотографии на стене и расставленные на полке призы.

— Ты хочешь уйти? — спросил министр, когда Иоанн попросил подписать прошение.

— Меня назначил прежний госсекретарь, — объяснил Иоанн. — У нового наверняка есть своя кандидатура.

— Дело в смене правительства?

— Да.

— Ты знаешь нового госсекретаря?

— Нет, — ответил Иоанн. Они и правда не были знакомы лично, но его сокурсница из Аббертона работала в штабе консерваторов и по секрету сообщила Иоанну, что серьёзных кадровых перестановок не планируется (особенно в сфере внешней политики, которую так сложно согласовывать с Брюсселем).

— А я знаю, — сказал министр, и сделал несколько жадных глотков. Работал кондиционер, но ему всё равно было душно, и он оттягивал с шеи узел галстука. — Мы действительно планировали убрать тебя из Джакарты.

— Да, я понимаю это, но…

— Нет, — сказал министр. — Все высокого о тебе мнения. Новый госсекретарь — мы разговаривали вчера вечером — хочет вернуть тебя в Лондон.

Иоанн молча вглядывался в глаза министра. Тот опять пил.

— Он хочет сделать тебя своим заместителем, — заявил министр. — И спрашивает, отдам ли я тебя.

— И что вы сказали?

— Ну, видимо, теперь это уже не моё дело. Так что я спрошу ещё раз: ты хочешь уйти?

— Сейчас — да. Я прощу прощения, но…

— Не надо. Только не ври, что проблема в новом госсекретаре.

— Вы и так всё знаете, — ответил Иоанн.

— Ты хочешь работать над сценарием для своего фильма?

— Да. И для этого нужно время.

— Я могу дать полгода, — предложил министр. — Отпуск. Устроит?

— Это будет законно? — спросил Иоанн.

— Не наш с тобой вопрос. Полгодика отдохнёшь, напишешь свой сценарий, поболтаешься в Голливуде и вернёшься.

— На какую должность?

— Посмотрим. Не волнуйся, думаю, я найду, чем тебя занять…

— Простите, но я не уверен. Мне нужно будет быть в Лос-Анджелесе и присутствовать там… Потом ведь ещё правки, согласование, съёмки. Полгода не хватит.

— А что думает отец?

— Не знаю, — соврал Иоанн. — Это моё решение.

— Тебе так важен этот фильм?

— Да, он для меня важен.

— И тебе недостаточно просто написать сценарий?

— Нет… Посмотрим, что позволит мне режиссёр, но я хочу в этом участвовать.

— Я не буду тебя держать, — сказал министр. — Но и не отпущу тебя.

— Я понимаю.

— Лети в Джакарту, собирай вещи и занимайся своим фильмом, — он допил бутылку, спрессовал её и выкинул в урну под столом. — А когда наиграешься с камерами, возвращайся. У нас тут очень много работы. А ты ценный сотрудник, Иоанн, и не потому, что твой отец… и не потому, что ты окончил Аббертон.

— Спасибо, министр.

— За три года работы, господин Касидроу, вы сделали больше, чем многие успевают за тридцать лет. — Министр помолчал. — Так что наслаждайтесь Западным побережьем. И привет Чарльзу!

Иоанн покинул Треугольный дом, но на душе у него легче не стало. Ему готовили повышение, а он собрался всё бросить. «Я бы стал заместителем госсекретаря в двадцать семь лет, — подумал Иоанн. — Интересно, был бы это рекорд?..»

Возник соблазн передумать, но он быстро одёрнул себя. Возможно, он и ошибся, но отец когда-то рассказал ему об ответственности и готовности защищать принятые решения, так что сомнения он переборол.

Иоанн сделал не то, что должен был, а то, чего хотел. Дело ведь было не только в том, что права на экранизацию его книги приобрели «Уорнер Бразерс» и режиссёр Кристофер Эплауд позвонил и лично попросил Иоанна принять участие в работе над сценарием.

Иоанн без малейших колебаний ответил согласием потому, что ему до смерти надоела работа. Операция «Стеклянный замок» так и осталась вершиной его карьеры и самым ярким впечатлением; с тех пор он погрузился в рутину, высчитывая доли процентов в договорах, повинуясь маразматическим директивам правительства, и постоянно трепал языком, произнося заученные формулы о «благожелательном отношении», «всесторонней поддержке», «надежде на развитие сотрудничества», «резком неодобрении». Его тошнило от мелочности приказов, которые он был вынужден исполнять, и от беззубости, бессмысленности слов, которые был вынужден зачитывать.

А что хуже всего — это отнимало все силы и всё время: у Иоанна не оставалось и часа в день, чтобы сесть за клавиатуру и написать что-то. У него не оставалось времени придумать сюжет для новой книги, хотя идеи приходили постоянно, и он даже начал пару вещей, но с тех пор ни разу к ним не притронулся. Он с трудом выкроил неделю на презентацию китайского издания «Императора Михаила» в Шанхае, Пекине и Чунцине, и всё равно промо-тур пришлось прервать, потому что Нью-Дели решило поиграть мускулами, и Пакистан закрыл границу…

Издатели устали напоминать Иоанну о том, что у них уже подписан контракт на вторую книгу; перестали приглашать его на мероприятия, проходившие преимущественно на оси Нью-Йорк — Лондон. Иоанн жаждал славы и признания и сам это прекрасно понимал; возбуждение, которое он испытывал, сидя и подписывая дорогой ручкой экземпляры своей книги, было сравнимо лишь с окрыляющим чувством победы, которое он испытал на борту «Чжэн Хэ».

Иоанн решил, что сполна отдал долг своей стране и послужил ей достаточно, что бы там ни говорил отец. Это его жизнь, и это ему решать, как ею распорядиться. Он знал, что его работа в Джакарте приносила много пользы (в прямом смысле спасала жизни), но там он терял свою собственную жизнь и явно был не на своём месте. Пусть другие заступают на караул, решил Иоанн, и, хотя пообещал министру вернуться, знал, что обещание не исполнит.

Ему хватило Таиланда, и он планировал написать об этом мемуары. Удача повлиять на ход истории выпадает раз в жизни, подвёл черту Иоанн, однажды она ему выпала, и он счастлив. У многих и такого шанса нет. Теперь, в благоденствии, он собирался посвятить жизнь творчеству.

— То есть вы эмигрант?

— Я бы не хотела, чтобы это было моей единственной характеристикой, — рассмеялась Элизабет. Они плыли на яхте по какому-то южному морю, возможно Средиземному, за бортом пенилась вода, и изредка из лазури появлялся массивный синий кит — как живой, он мелодично гудел и стрелял в небо белым фонтаном. Брызги долетали до наблюдателей на палубе, но их было слишком много, одежда намокала. Элизабет отметила про себя, что настройки капель от струи кита нужно отредактировать: люди любили ощущения в виртуальной реальности и хорошо за них платили, но баланс между приятными и неприятными, вроде обрызганного пиджака, всегда должен сохраняться в пользу первых. — Я предпочитаю называть себя гражданкой мира.