налетят, если не спугнешь.

– Жаль. – Василика опустила голову.

Ему тоже было жаль. До жути захотелось обнять девку, но удержался. Пришлось отвернуться и выглянуть в окно, проверить, не бродят ли рядышком умертвия. Собственное сердце сделалось невыносимо тяжелым. Такой тошноты и омерзения Кощей не ощущал уже очень давно. Прямо-таки забытый вкус.

За окном царила тишина, если не считать парочки неупокоенных духов, которые выли вдали. В Нави всегда кто-то скреб когтями землю, или тоскливо пел, или завывал, скучая по земной жизни и лучшей участи. Но ни стоны, ни крики не могли разжалобить Морану. Удивительно, но многие почему-то думали, что Кощей видел ее и даже ходил у нее в полюбовниках. Он знал, что хозяйка должна находиться где-то в Нави, не зря ведь ее считали госпожой самой Смерти. В любом случае Морана не показывалась Кощею.

Жить в одиночестве легко, но скучать, тосковать по редким разговорам, ждать каждой встречи и вздыхать так, словно ты проживаешь шестнадцатую весну, – гадство.

Кощей взглянул на Василику и в очередной раз убедился, что вместе с ней боги послали ему погибель. Это было смешно, славно и омерзительно одновременно. Вкусив крохи настоящей жизни, он больше не мог вернуться к прошлому прозябанию. Значит, оставалось пойти вперед и сменить один мир на другой. Вряд ли там будет хуже.

Главное, чтобы Василика не удивила его своей догадливостью и не прознала, иначе слезами-уговорами-приворотами заставит жить, а он, как последний осел, согласится, пойдет на поводу у какой-то девки. Тьфу. Стало еще противнее. Кощей скривился и ушел в соседнюю комнату перебирать оружие. Пусть все идет как идет, а там видно будет.

* * *

Василика открыла глаза. Солоноватый-железный запах ударил в нос. Кровь – горячая, человеческая. Девка тут же вскочила и побежала к дверям. Кощей сидел у входа в дом, прижимая ладонь к боку. Разорванная рубаха липла к коже.

– Бывало и хуже. – Он попытался утереть пот со лба, но вторая рука тоже не слушалась.

Сердце Василики пропустило удар. Она метнулась к запасам трав, нашла жгучеяд, которым прижигали раны, принесла чистой воды. Не дотащит она Кощея к реке, а идти сам он вряд ли сможет.

– Бес-с-смертный, – процедила Василика.

Рубаху пришлось порвать еще сильнее. Из раны потекла струя крови, затем еще одна. Недолго думая, Василика откупорила сосуд и начала медленно, стараясь не разбрызгивать ценные капли, промывать – от краев до разреза. Хорошо хоть, не меч и не стрела, иначе пришлось бы тяжелее. Глубокий разрез размером с ладонь походил на укус.

– Кто тебя так? – спросила она, сглатывая ком в горле.

Кощей отмахнулся и промолчал. Не признается, иначе уязвленная гордость заест. Василике оставалось только покачать головой и продолжить вымывать грязь. Жаль, не было при себе иголки с нитками – зашить бы такую жуть, но что ж тут поделаешь? Обхватив его за пояс, она кое-как втащила Кощея в комнату и усадила возле стены.

Кощей иногда поднимал голову и шептал, что скоро оправится и поднимется на ноги. Василика не спорила – кивала головой. Да, поднимется. Через седмицу разве что. С такой раной не побегаешь.

Интересно, как он справится, когда вернется Вран и уведет Василику? Кто поможет Кощею промыть рану, кто прикроет спину, когда на пути попадутся умертвия?

Василика прикусила губу. За все время, проведенное в Нави, она гнала подобные мысли прочь и раз за разом напоминала себе, что мир живых важнее всего, что там ее ждет Ягиня, и Лес, и Мрак, которого следовало проучить.

Кощей не станет ее держать. Он вообще ничего не скажет – проводит, помашет рукой, развернется и пойдет рубить чудовищ яростнее прежнего, выплескивая все то, что скопилось внутри.

Это было и горько, и сладко, и страшно одновременно. Василика хлопнула себя по лбу, тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли, и ушла в другую комнату, чтобы не видеть Кощея, не скашивать глаза в угол и не думать о том, что случится с ним дальше. Она должна уйти, и все. Без жгущей грудь горечи и сожалений.

XI. Синие колокольчики

У Василики на сердце скребли кошки. Тоска по всему живому, особенно по Лесу, проедала ее чуть ли не насквозь. Еще и Кощей кружил рядом, тянул из нее все больше и больше и будто бы боялся отпустить. Она чувствовала его страх, жуткую горечь и сторонилась все сильнее, мысленно звала Врана. И, если честно, Василика надеялась, что у них обоих хватит сил пережить это все, не хвататься друг за друга, хотя так хотелось потянуться к мужской ладони и… Нет, ведьмы так не поступают. Никаких лишних надежд, никаких ожиданий – пусть все случится так, как должно быть.

Она без особой надежды предложила Кощею пройтись аж до алатырь-камня – знала, что он не согласится, не захочет вылезать из привычной конуры. Там, за Гранью, все пело и плясало, пока Василика прозябала здесь. А может, давно не пело? Вдруг Мрак разрушил Лес, не оставив ни одного деревца? Мог бы, но вряд ли стал бы, уж точно не ради смертной девки.

Кощей сзади хмыкнул. Василику передернуло. Тоска в глазах, сальные растрепанные волосы, пыльная накидка – хорош, лучше не сыщешь. От одной мысли пробирала дрожь. Нет, ей временами нравились молодцы, но только те, которые ходили по княжеским теремам в расшитых кафтанах и ярких сапогах. Они не смотрели на кметок и купчих, интересовались дочерями бояр и княжнами. В их душах расцветала напыщенность и горделивость, ничего ладного там не было. А Кощей… был другим. Вроде бы уже не человек, но взгляд у него такой человечный, что сердце Василики начинало биться быстрее. Да, хороший, но несчастный до жути.

С досады захотелось загрызть саму себя, закусать собственные локти до красноты. Вместе с омерзением внутри зарождалось чувство вины. Оно вынуждало Василику проявлять милосердие и не обращать внимания на косые взгляды Кощея. Пусть пялится, все равно ей скоро уходить.

Василика направилась в соседнюю комнату Там у одной стены было свалено оружие, у другой – всевозможные украшения. Кощей мало что смыслил в побрякушках, поэтому складывал все в одну кучу. Среди малахитов, жемчугов, яхонтов, серебряных и позолоченных кубков отыскался ладный темный кокошник.

В отцовском доме у нее хватало и повязок, и усерязей, и не только. Иногда она скучала по ним, а потом отряхивала грязную рубаху и качала головой, мол, незачем рядиться – испачкает. Этот же кокошник – бисерный, мрачный – давно приглянулся Василике, хотя совершенно не подходил к светлой одежде. Кощей возражать не стал, ему все это богатство было