Племянник великого шахматиста появился из левого коридора со шлемом в одной руке, а другой вытягивая шарф из-под воротника комбинезона.

— Не самая удобная стыковка. Что-то я взмок…

Из кабины, придерживаясь рукой за расположенный на потолке поручень, вышел летчик с нашивками первого помощника на груди и кубиками майора советских ВВС. Он говорил с сильным немецким акцентом.

— С прибытием на борт, товарищи, я командир корабля Бауэр. Сейчас мы забираемся наверх и идем через «литовский коридор». Ветер не мешает, так что рассчитываем выйти в район расстыковки в положенное время. Завтрак экипажу подадут в 8.30, можете присоединиться. Санузел — прямо назад. В советском, германском и литовском пространстве можете находиться здесь, в центральном отсеке, при выходе в нейтральное — прошу занять места в отсеке готовности по крыльям. В зоне расстыковки вас проинструктируют дополнительно. У меня все. Вопросы?

— Вопросов не имеем.

— Отдыхайте, товарищи, — майор развернулся и пошел снова в кабину.

Бойингтон откинул узкую полку, забрался на нее и уже воткнул штекер в разъем обогрева:

— Он говорит дельные вещи, ребята. Вот лично я так и сделаю, часик-другой поспать еще никому не мешало.

Авианосец плавно выровнялся, выходя из многокилометрового стыковочного круга, и развернулся на запад, в сторону Смоленска, на Литву и Пруссию.

Серебров не стал пренебрегать предложением и устроился на своей полке, подложив под голову сложенный шлем. Комфорт не ахти какой, но вытянуться, расслабиться и сэкономить силы до начала боевого задания помогает.

В этом полусонном режиме они провели время, которое потребовалось авианосцу, чтобы забраться на 4500 метров и пересечь границу воздушного пространства Литвы — единственного условного союзника Советской России в Прибалтике, в отличие от проанглийской (и, соответственно, пропольской) Латвии и финского федерата Эстонии.

Раздался пронзительный дробный звонок — тревога. Грохнули крышки люков, стрелки прильнули к прицелам, застонали приводы турелей, прокручивая пробные круги, летчики дежурной пары сели ногами в люки, сосредоточенно смотря на «светофоры» запуска.

— Товарищи летчики, просьба занять позиции готовности… У нас контакт с севера, по радиокодам — литовские истребители, подлетное время три минуты.

Бойингтон и Серебров пошли по коридору в крыле, чтобы в случае нападения быстро отстыковаться и принять бой.

Пара литовских И-156-Б появилась с «двух часов». Две выкрашенные в бледный оттенок серо-зеленого машины, украшенные двойными белыми «крестами Миндаугаса», подошли к авианосцу под бдительным присмотром почти всех стрелковых башен. Покачав в знак приветствия крыльями — Серебров смотрел через двойной плексиглас узкого окошка в крыле — летчики помахали руками.

Еще одна пронзительная дробь, все турели вернулись в исходное положение, а «пассажиры» перебрались обратно в центроплан и вернулись на свои полки.

Дружеская демонстрация флага и литовской гордости: пусть все литовские ВВС это 3 полных эскадрильи, натренированные немецкими и советскими инструкторами, с крайне разномастной «конюшней» не самых новых советских, германских и французских самолетов, но каждая эскадрилья — настоящие воздушные волки, стажировавшиеся в небе Германии против поляков.

Они пристроились сзади и немного выше, сопровождая авианосец, пока он пролетал сквозь пространство Литвы. Затем к двум истребителям советской сборки присоединились еще два сделанных во Франции серебристых, похожих на легкомоторные спортивные самолеты, Д-500. Несмотря на типично французское мощное вооружение, мотор-пушка и два пулемета, это были машины предыдущего поколения — подкосы, неубирающиеся шасси в каплевидных обтекателях, полуоткрытая кабина. Серебров поежился, представив себе на секунду, каково летчику на четырех с половиной тысячах, когда из модернизированной девятисотсильной «испано-сюизы» выжимается последняя лошадь. Но чего не сделаешь, чтобы не ударить в грязь лицом перед соседями.

1938 М-16

На подходе к стыку границ Литвы, Пруссии и Польши, с советского воздушного корабля дали залп тремя дымовыми ракетами, по цветам литовского флага. Литовцы ответили красными дымами и отвернули назад.

Снова раздалась дробь, судя по всему — сработали устройства, предупреждающие об облучении. В условиях войны на «калинине» заработали бы станции помех на сверхмощных резонансных элементах Дворковича-Гегечкори, превращающие сигнал в маловразумительную «кашу», но в текущей обстановке внимание польского радара (английской, разумеется, сборки) следовало воспринимать как что-то вроде соседского «Как поживаете?».

Англичане считались асами радиоэлектронной борьбы и производителями лучших на мировом рынке радаров и пеленгаторов. Именно на рынке. Самые последние и мощные разработки, созданные «Бритиш радио корпорейшн» и советским заводом № 17 держались в строгом секрете и применялись только военными.

Серебров знал, что всевидящее око воздушной войны можно не только подавить, но и обмануть. Кое-кто из гавайской вольницы, разбиравшийся в физике, придумал специальные контейнеры, набитые резаными полосками из фольги, выбросив которую можно было на время ослепить оператора радара и запустить из-под крыла разряженную ради дополнительного запаса топлива аэроторпеду, снабженную радиозеркалом. Пока операторы крутили ручки и щелкали тумблерами, вычищая сигнал, настоящий самолет нырял к самой поверхности океана и шел, скрываясь за ее кривизной, а аэроторпеда продолжала, как ни в чем ни бывало, следовать ложным курсом, сбивая с толку службы наведения и отвлекая перехватчики. Потом, когда из-за горизонта стремительной тенью вылетал нагруженный фугасными ракетами штурмовик, уже уточнивший направление на радарную станцию, делать что-то было уже поздно. Судя по простоте и изяществу трюка — корни его шли куда-то в район Сиэтла и «Боинг филд».

Авианосец вошел в зону, которая на авиационном жаргоне называлась «котлом». Происхождение названия было простым — в котлах часто заваривалась каша. Иной раз такая горячая, что без слез не расхлебаешь.

Здесь, на стыке Восточной Пруссии и Литвы находился «Кенигсбергский котел», арена, на которой периодически вспыхивали короткие и свирепые воздушные схватки между Лотництвом Войска Польскего и германскими Люфтваффе.

«Прусский вал», возведенный против агрессивного соседа еще в последнем благополучном 1926 году, оказался для сухопутных сил Польши непреодолимым препятствием. Потыкавшись пару раз в сплошные линии бетонных дотов, ощетинившиеся импортными чехословацкими стволами и германскими ракетометами, доблестные жолнежи предпочли войну в Силезии и Померании, где строительство оборонительных линий было запланировано на 1930й и, по понятным причинам, никогда не было осуществлено. Зато поляки периодически делали здесь небезуспешные попытки отыграться в воздухе за нешибкую войну на земле.

Конечно же, по меркам Великой Войны все это напоминало схватку двух гальванизированных трупов. Ни наступлений силами восьми десятков дивизий, ни мясорубок, вроде Верденской, ни столкновений двух-трех воздушных флотов как в Маньчжурии, когда в небе стреляло больше пулеметов, чем было у обеих сторон на земле. В европейской прессе это называли «Странной войной» — пусть жестокий, но весьма «медленный» и ограниченный по масштабам и объему задействованных сил конфликт.

Тем не менее, даже на борту советского авианосца, это была фронтовая зона и Сереброву,