Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Серебров переваривал информацию. Интересная перспектива. Но это же, получается, вторая мировая война? Уж на такую-то глупость политики не пойдут, должны были выучиться. Им свои же избиратели головы открутят, пусть только заикнутся.
— Если бы я был на месте французского правительства, я бы объявил Францию второй Швейцарией. Окончательный и полный нейтралитет, принцип неприсоединения и прочие радости хорошо вооруженного миролюбия. Британия уже столько раз обманывала всех, что ее стоит хотя бы раз оставить лично разбираться с последствиями своих делишек. И никакой войны. А Эльзас с Лотарингией — объявить вольной территорией, чтобы ни нашим, ни вашим. И плевать на всех.
Голуа ответил раздраженным ворчанием
— Ваш здравый смысл, Аржан, надо выращивать в пробирках и три раза в день колоть всем в нашем сенате, как от сифилиса. Только они не согласятся. Я благодарен Франции за то, что она приняла американских французов, но я не хочу служить политиканам, которые, будьте уверены, втянут нас в войну. Вы же знаете, что в случае войны я обязан буду летать за Францию…
Серебров пожал плечами. Обязательства… Любой контракт из тех, что он подписал за последние несколько лет, содержал в себе больше здравого смысла, чем любые рассуждения политиканов, к чему бы те ни апеллировали. Причем, чем возвышеннее были цели и священней интересы, упомянутые в этих речах, тем, как правило, грязнее и мрачнее были истинные намерения и особенно результаты. Пламенные и одухотворенные речи политиков являются продолжением и инструментов воли тех, кто нанимает и Сереброва, и Голуа, людей с реальными деньгами и силой.
Промышленники, банкиры и финансисты (те, какие остались после Великого Краха, сильно заматерели) — вот кто заставляет крутиться этот маленький шарик, щедро политый кровью. Еще, конечно, "новая аристократия" — короля Каланиана-Оле газеты какое-то время называли ловким английским словечком warlord, но со временем и ростом реального влияния Его Гавайского и Тихоокеанского Величества, он как-то плавно перекочевал в категорию обычных азиатских владык, калибром лишь чуть поменьше японского тэнно.
И поэтому паспорт в понимании Сереброва был лишь книжечкой забавного цвета, которая иногда больше мешает, чем помогает. У него самого их было три, а если с бывшими, то штук пять. Любовь к конкретному цвету книжечки зависит только от удобства налогового режима, внутренних правил и количества штыков и моторов, которыми оная книжечка подперта.
— Смените подданство. Гавайи вас примут с распростертыми объятьями.
— Да, но я подписывал обязательства и клялся. La Patrie!
— Бросьте, Голуа, какая уж там la Patrie с подписями… Двадцать лет прошло с Мировой войны, а вы еще оперируете такими понятиями. Кончились все Родины, на той же Сомме. Вы же родились в Америке, а хотите воевать за дядю в Париже, который, глядя на вашу могилку, сыто икнет и отправится дальше считать проценты. На дворе уже новые времена и подданство… — Серебров пожал плечами и воздел очи горе, — вопрос выживания и удобства при нашем с вами рискованном способе заработка.
Голуа только вздохнул и махнул рукой, разогнав дым.
— Будем делать, что должно и будь что будет. Держите вот… — Серебров взял фотокопию парижской газеты, — почитайте на досуге
— Обязательно. Но я думаю, что «Фигаро» стоит дополнить «Мюнхенским Меркурием» или «Берлинер цайтунг». Интересно будет почитать, что по этому поводу думают сами немцы. Расскажите лучше, как ваш «роман о розе».
Луизианец подмигнул и триумфально выпустил вверх струю табачного дыма.
— А, это стоило того. Мы договорились завтра вечером продолжить после ужина в «Метрополе». И не говорите мне, «Homo proponit, sed Deus disponit». Еще не было случая, чтобы Марсель Голуа абонировал столик и не отужинал за ним. Даже, как вы помните, в «Шангри-Ла»…
— Да, «Шангри-Ла». Два сбитых, три удравших?
— И я все равно поужинал там
— Голуа, должен ли я напомнить вам…
— Бросьте. Это был первый и последний раз, такие мастерицы попадаются раз в сто лет. И пусть я остался с истребителем и тринадцатью фунтами в кармане одежды, что была на мне, я ничуть не жалею, что прожил те три месяца самым упоительным образом. И замечу, мне все равно хватило на бензин для следующего заработка!
1938 М-15
Зуд корпуса часов на запястье выдернул его в реальность. Серебров несколько секунд лежал, глядя в потолок ангара, пытаясь припомнить, что там, во сне, происходило. Нет, никаких снов, это было как выключатель: щелк — темно, щелк — светло.
Он провел еще несколько секунд, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Пресловутое «нутро» было спокойно, деловито и желало перекусить. Что ж, еще один прекрасный день для того, чтобы немного подзаработать.
Серебров встал и, как был, пошел к двери, проделанной в воротах ангара. Часовые проводили его скучающими взглядами, один зевнул и потянулся.
Снаружи был зыбкий холодок утра, на востоке ало-розовым веером над неровным силуэтом столицы Советской России поднимался рассвет. Он дошел до травяной дорожки, встал поудобнее, прикрыл глаза и сконцентрировался на пустоте, перетекая движениями из одной позы в другую. Неизвестно, как там обстояло дело со сложной субстанцией ци, о которой толковали многомудрые китайцы, но один факт был налицо: китайская гимнастика, похожая на плавание в воздухе, которой Серебров научился у одного седобрового старичка в Чанша, помогала наполнить силой мускулы, а голову — чувством прохладной отрешенной ясности, свежей как это самое утро.
Размеренным шагом он вернулся обратно, вымылся и начал одеваться: хлопковое белье, пропитанное специальным составом, который японцы разработали для дезинфекции и заживления ран, толстые носки плотной вязки, тонкий шерстяной комбинезон на молнии, в котором можно было выдержать мороз до -5. Поверх Серебров натянул новинку, недавно вошедшую в моду — верхний комбинезон с системой,