После месяца напряженного ожидания таможня вернула им бусы из черного жемчуга, коллекцию табакерок и миниатюр, часть ценных безделушек, за остальное потребовала невообразимую пошлину: восемьдесят процентов от стоимости каждой вещи — как вам это нравится!

Хозяйка магазина художественных изделий Элси Вульф взяла у них на комиссию миниатюры в бриллиантовой россыпи, табакерки с эмалью, золотые часы, греческих божков и китайских бронзовых и рубиновых идолов, восточные кинжалы с рукоятками в самоцветах. Он сам разместил их в витрине одного из залов в точности так, как стояли они когда-то в батюшкином кабинете в Санкт-Петербурге — грустное занятие, что и говорить.

На выставке перебывала половина Нью-Йорка, магазин Вульф получил отличную рекламу, а вещи не продавались. Публика разглядывала безделушки, смотрела на стоящих поодаль экзотических русских князя и княгиню, пожимали руки и уходили ничего не купив. Забрав драгоценности, он отнес их в отделение фирмы Пьера Картье, которого знал лично, — эта была последняя надежда продать что-то из фамильных вещей в Америке.

Об их материальных трудностях никто не догадывался, в свет они выходили при параде: он во фраке, жена в элегантном платье с блесками и черным жемчугом на груди. Вернувшись со званых обедов и приемов, Ира стирала белье в ванной, сама убирала в квартире, сама стряпала на кухне, пока он носился по делам.

Пребывание их в Америке затягивалось — миновала холодная, с обильными снегопадами зима, на улицах Нью-Йорка цветочницы продавали весенние фиалки, грянула июньская жара, «Рембрандты» лежали у Виденера, двести тысяч долларов Гулбен-хана в банке — лед, наконец, тронулся: Картье продал за приличную сумму черный жемчуг — живем, ура, держись, Виденер!

В успехе с «Рембрандтами» он был уверен. Не суетился. Днем готовился с адвокатами к судебным слушаниям, вечером веселились с Ирой в ресторане «Русский Орел», принадлежавшем генералу Ладыженскому. Пили подкрашенное под крюшон по случаю сухого закона виски, наслаждались пением дивной исполнительницы цыганских песен Веры Смирновой, с которой он и жена подружились, бывая у русских друзей.

Начавшийся в апреле суд продолжался три недели. Адвокаты Виденера пустились во все тяжкие, рисовали его в черном свете, плели несусветное — лишь бы показать, что ответчику доверять ни в коем случае нельзя.

— Сострадали ли вы князю? — задал, обращаясь к Виденеру, один из его адвокатов, Кларенс Шим.

— Да, сострадал, — последовал ответ, — как сострадают бездомной кошке или собаке. Но сострадание применительно к нашей сделке отношения не имеет. Я честным образом сделал ставку в игре, рассчитывая выиграть, вот и все.

— Господина Виденера без натяжек можно охарактеризовать как изворотливого плута, — сказал в заключительном слове Шим, — но в этом нет необходимости. Вы, ваша светлость, — повернул голову к председателю суда, — и присутствующие в зале сами смогли убедиться, каков он есть на самом деле.

Окончательный приговор должны были вынести через два месяца, адвокаты уверяли его в полном успехе. С первым же пароходом они вернулись домой.

— У меня идея! — поцеловал он ее наутро, сонную, в постели. — Хочешь, совершим небольшую автомобильную прогулку?

— Прогулку, Феля? Мы же только приехали!

— Какая разница! — вскричал он. — Чего сидеть клушками дома? Посмотри, какие денечки стоят. Самое время прокатиться.

Привыкшая к его чудачествам, Ирина не спросила, куда и зачем.

— Как скажешь, дорогой.

Затею свою он держал в секрете: хотелось преподнести ей сюрприз. Чувствовал себя виноватым перед женой. Не мог удержаться от соблазнов, потакал слабостям, позволял себе временами невинные, как ему казалось, удовольствия. Избави бог, не демонстративно — с предосторожностями, тайком, чтобы не дошло до ее ушей. Доходило, увы: мало ли на свете завистливых клеветников, готовых донести до сведения обманываемой жены горькую правду, посочувствовать, поплакаться в подол? Что-то становилось достоянием ходивших за ним по пятам газетчиков, расписывалось до небес в скандальной хронике — мелкая правда мешалась с чудовищной ложью, его рисовали законченным извращенцем, наркоманом, участником фантастических оргий — маркиз де Сад, да и только!

Все это ее будто не касалось. Ни разу не услышал от жены ни слов укора, ни обвинений. Не было ни бурных сцен, ни слез, ни заламывания рук, ни отказа от супружеской близости, ни угрозы развестись — ничего похожего. Только пробежавшая по чудному ее, дивной лепки лицу едва заметная тень, ускользнувший в момент разговора взгляд, «да, конечно», «разумеется», «извини, я не закончила письмо родителям» — этого было достаточно, чтобы почувствовать себя законченным скотом, каяться про себя, проклинать за очередную мелкую провинность.

«Она незаменимая вещь из твоего безупречного гардероба гуляки! — бросил ему когда-то в сердцах тесть. — Но ты не видишь и не ценишь в ней преданную и любящую жену!»

Неправда: Ирину он любил. Но не так, как любила она его — безоглядно, стоически, прощая.

— Сколько мы с тобой в браке, не скажешь? — спросил на другое утро.

— Дай подумать, — наморщила она смешно лобик.

— Десять, Ирушка, мы старые супруги.

— Ты прав. Особенно старая я…

Она разглядывала синячок на внутренней стороне ляжечки.

— Собирайся, дорогая, время не ждет!

— Мы в самом деле куда-то едем?

— Что за вопрос? Разумеется. Вста-али, — потянул ее за рукав халатика, — пошли в ванную.

Замысел свой держал в секрете, заранее наслаждался, каков будет эффект, когда все откроется.

Погрузили позавтракав в двухместный автомобильчик вещи, Ира усадила на колени мопса.

— Направо или налево? — спросил он, выруливая за ворота.

— Какая разница? — пожала она плечами. — Давай направо.

Случайно угадала: не пришлось делать крюк, чтобы выехать на марсельскую дорогу.

Он гнал на полной скорости машину, она стала допытываться, куда все-таки они направляются?

— Секрет, дорогая. Ты можешь немного потерпеть?

Мастер розыгрышей, он вез завоеванный когда-то в соперничестве с мил-другом самый дорогой свой шедевр на Юг. Через всю Францию, к Средиземному морю. Был в приподнятом настроении, нравился сам себе. Что может быть увлекательней в этом мире, пела душа, чем возможность преобразить фантазией тусклое пространство бытия, наполнить мир весельем, сделать счастливым близкого, родного, любящего человека!

— Феля, где мы? — терла она глаза у него на плече, очнувшись от дремы. — Хватит скрытничать, это уже делается скучным! Куда ты меня везешь?

— На Корсику, родная.

— На Ко-орсику? — она нервно захихикала.

— Именно так.

Убегала под колеса машины дорога. Изумрудные рощи на взгорье, мосты через реки и речушки, поля зреющей пшеницы и кукурузы, бесконечные виноградники. Тихие провинциальные городки, ночевки в придорожных гостиницах. Орлеан, Вьерзон, Клермон. Горные перевалы — он жмет, спускаясь, на рычаг тормоза: дорогу переходят, меланхолично на них поглядывая, стадо оленей…