от которых клетки просто шалеют. Здесь, на Орфорте, не так. И зима не такая. Пояс холода, как вы называете. Наш холод прокатывается по планете, словно волна от взрыва. Оставляет за собой ледяные купола и вымерзшие пустые города.

Тим отчетливо вспомнил момент перед побегом «Сияющего» из экспедиционного корпуса. Он тогда просматривал данные по Орфорту. Собранной информации о разумной расе было ничтожно мало. В модель контакта могли вкрасться расчетные ошибки. Правильный выбор лететь к более изученной расе. Но данные о малоизвестном периоде холода вдохновляли прыгнуть на Орфорт. Вспомнилась марсианская зима, когда ему было четырнадцать, и самостоятельный, наперекор запретам родителей, поход в жизнь подо льдом. Эмоциональный выбор — всегда ошибка. Идиоты всю жизнь наступают на те же грабли. И контр-адмирал «Сияющего» заставил команду крейсера повторить безмозглую выходку своей юности. Тим глухо застонал, сел, подтянул к груди колени и обвил их руками. Прошлое вставало в голове картинка за картинкой.

— Люди так и не выяснили, что делают изоморфы в Поясе Холода. И я не спросил тебя. До сих пор боюсь спрашивать, о чем бы то ни было. Возможно, вы, как и марсиане, перебираетесь в более теплое местечко. Смешно, если так. Знаешь, на Земле переезжают с места на место, чтобы путешествовать или сменить обстановку. На Марсе переезды оставляют привкус побега. Когда приходит холод, нужно загрузить платформу барахлом и свалить подальше. Трусливые человечки, сказал бы ты. Мой отец родом с Земли и никогда не суетился перед наступлением зимы. Относился к сборам терпеливо и иронически. А вот мама, коренная марсианка, развивала бурную активность, но не могла внятно объяснить желание уехать как можно дальше. Всеобщая сезонная истерика. Уже позже, после ее исчезновения, когда мы с отцом остались вдвоем, я думал и читал об этом. Все становится понятно, если знать историю освоения Марса. Все родилось из страхов и желаний. И в моей истории тоже.

Тим потер глаза. Когда он рассказывал о себе Сэму, пусть, и не до конца, и через проклятую «водяную» преграду, внутри становилось легко и тепло. А Ирту? Будто вытягивал из брюха пропитанные ядом внутренности. Стыдно, унизительно и неостановимо. Словно он и в самом деле собственность, у которой не может быть тайн. По венам неумолимо текла зависимость.

— Это началось в праздник «Сияющей реки». Потрясающий по красоте день. Бурные потоки реки окрашиваются в цвета радуги, и вся округа съезжается к воде. Насладиться живой красотой перед тем, как оставить город пустым во власть льда и урагана. Позже, на Земле, я понял, насколько странный, почти волшебный природный цикл на терраформированном Марсе. Не зря его называли случайным и неповторимым чудом. Зима там подходит шаг за шагом, выращивая цветы. С первым приближением холода листья желтеют, синеют, краснеют, но висят на ветвях даже с приходом вьюги и когда земля покрывается стеклом льда. Около Дрентона есть деревья, ради которых туристы готовы три дня лететь с Земли. Их палые листья — лакомство, каких поискать. Но у нас такие не выращивали. Везде вдоль рек после мороза ненадолго возвращается тепло с воды, пробирается по мерзлой земле под ледяной наст. Он вспучивается хрустальными куполами, и через пару дней черная почва под ним раскрашивается головками цветов. Последним цветением осени. На второй день лед рассыпается в серебристую пыль, которая искрит на открывшихся ярких бутонах. Бескрайние поля цветов в ожидании удара зимы. В последней попытке подарить семенам жизнь. Свободнокорневые и стебленогие, способные к ледяному фитобиоцитозу, — так учили нас в школе. Опять забавное сходство — растения на Марсе могут перемещаться, как и твари на ваших Просторах. Но не сжирая все живое. В конце осени они двигаются к реке. Ведь дожди — редкость над красной планетой. Поля цветов ползут медленно и неумолимо, а когда влажность воздуха увеличивается, выстреливают в сторону реки свои споры. В плотных оболочках они парят и светятся день и длинную ночь. А потом налетает ураган, и он уносит к речным потокам семена, сорванные лепестки и часть цветов. Что не в силах поднять и донести ветер, то добирается само. Подстегиваемые предчувствием влаги и подгоняемые вихрем, цветы прыгают в реку, чтобы превратить ее в пляску цвета и блеска. А когда ураган стихает, приходит день праздника «Сияющей реки».

Тим выдохнул и всмотрелся в бесчувственного изоморфа. Показалось, что тот стал больше походить на спящего человека, а не на опрокинутую статую. Но жизненные показатели не менялись, плавали в тех же пределах. Ирт может прыгнуть в любой момент, придавить к ложементу. Что ж, пусть попробует.

— Мы с родителями и друзьями устроили пикничок прямо у воды под скальным навесом берега нашей Эльзигал. Кстати, самая глубокая река на Марсе. У нас на платформе собралось еще человек десять. Мамины и папины друзья, девчонка с этажа над нами, чьи родители работали на орбитальной вахте, и два моим приятеля. Мама тогда смеялась, пила вино. Ее глаза стали совсем лазоревыми. Легкий комбинезон облеплял длинное гибкое тело. Она всегда казалась мне удивительно красивой, а в этот день — особенно. И я решился спросить то, что все время откладывал. Попросил разрешения остаться в городе на зиму, сходить в поход под ледяные купола леса. Она сразу помрачнела, взгляд стал темным, напряженным. Почему-то посмотрела на отца. Словно о недопустимом просил он, а не я. Может потому, что он не разделял суеверных марсианских страхов перед зимой. Живописные рассказы отца были не последней причиной моей почти преступной просьбы. Над нашим импровизированным столом повисло напряжение. Продолжали щебетать только две подруги матери. Лежали, свесившись с края платформы, и наслаждались цветным калейдоскопом течения. Когда она сказала «нет», в короткое слово вместилось: никогда, ни при каких условиях, и только посмей еще раз заикнуться. Но я тут же заикнулся, потому что отчаянно хотел этого приключения и уже решил, что обязательно сделаю так, как мне хочется. Моя просьба стала концом нашего участия в празднике. Отец оставил платформу компании, дожидавшейся вечернего свечения реки, а сам отправился с нами домой навстречу затяжному семейному скандалу. Договориться с мамой не получилось, даже отцу пришлось сдаться. Ее упрямство отдавало безумием. А я злился и еще больше укреплялся в решимости, сделать все, как хочу. Пусть один, пусть без помощи родителей.

Сейчас Тим отчетливо понимал, что марсианские суеверия появились не на пустом месте. В первую сотню лет после террафомирования экология планеты вела себя нестабильно. Прогностические модели развития жизнеформ на Марсе срабатывали процентов на тридцать. Земляне сами не понимали, что сотворили. Колонизаторы сталкивались