Таким образом, Дания была, в отличие от остальной Скандинавии и севера Европы, централизована уже к 800 году, и так продолжалось все Средние века. Это, впрочем, не спасло королевство Годфреда после 860-х годов от краха, одной из причин которого, вероятно, выступили викинги. К VIII веку скандинавы строили достаточно крепкие корабли, чтобы с 790-х годов начать морские набеги на франков и Англию, а вскоре и на Ирландию. В 830-х набеги усилились и дальше приобретали все более серьезный характер. Викинги (что в переводе означает «морские разбойники») прибывали и из Дании, и из Норвегии – изначально это, видимо, были купцы, хорошо знавшие торговые пути Северного моря и находившие чем поживиться на незащищенных берегах, а также молодежь, которой преимущества скандинавского кораблестроения давали возможность обогатиться за счет грабежа, прежде чем остепениться. Предводителями – по крайней мере в Дании – часто выступали бывшие приближенные ко все более могущественному королевскому двору, попавшие в опалу. Точно так же решили не упускать своей выгоды шведские торговцы пушниной, приглашенные править в качестве варяжских князей в Киев и другие города на восточноевропейских реках в IX веке – их дальнейшую историю мы рассмотрим в главе 9. Набеги викингов стали реже (хотя и не прекратились) в X веке – после появления в конце предыдущего столетия скандинавских королевств в Англии и, в меньшем масштабе, в Ирландии и на северных островах Шотландии, а затем возникновения герцогства Нормандия в начале X века. Кроме того, викингов отвлекло заселение Исландии в 870–930 годах. И все же почти целое столетие они наглядно демонстрировали, что даже неструктурированные северные политические образования способны оказывать серьезное воздействие на королевства в других землях. А еще они возвращались не с пустыми руками, как показывают археологические находки в торговых городах Скандинавии, однако приносили не только богатство, но и смуту: из бывших викингов, как правило, происходили соперничавшие до XI века норвежские короли, и, скорее всего, с этим же связан недокументированный упадок датской королевской власти в IX веке[161].

Только во второй четверти X века появился король – Горм (ум. в 958), возможно, из нового рода, – которому вновь удалось подчинить себе значительную часть Дании. Его сын Харальд Синезубый (958 – ок. 986) стал первым явно христианским правителем королевства. Харальд был современником Оттона I, чьи земли располагались заметно ближе к Дании, чем владения Карла Великого, и в христианскую веру его к 965 году обратил германский миссионер, приближенный к брату Оттона Бруно. Представляется вполне вероятным, что Харальд пытался сблизиться с Оттоном, подражать ему в политике и нейтрализовать как угрозу. Однако любопытно, что, несмотря на достаточно хорошо документированное участие с этого времени датских епископов в делах страны, Харальд в своем правлении на них опирался мало. Он устанавливал власть над всей Данией силой и около 980 года выстроил сеть круговых замков, обнаруженных археологами; судя по всему, это был период закрепления завоеваний, а также систематизированного формирования армии и флота. Именно они, а также давняя практика собраний выступали основными столпами датской королевской власти, а отнюдь не Церковь. Армия и флот оказались достаточно мощными, чтобы сыну Харальда Свейну и внуку Кнуту (1014–1035) удалось в 1010-х годах завоевать Англию и с переменным успехом властвовать в Норвегии. Кнут привозил в Данию английских, а не германских епископов и в 1027 году совершил паломничество в Рим, совпавшее с коронацией германского императора Конрада II. К этому времени он явно использовал свою принадлежность к христианской Европе в политических целях. Даже если его владычество на более широкой территории вскоре рухнуло, королевская власть в Дании с тех пор оставалась прочной – к 1100 году даже более прочной, чем в большинстве франкских земель[162]. К концу периода, рассматриваемого в этой главе, Дания была самым могущественным королевством на севере после Англии и, возможно, Венгрии. К 1070-м в ней сложилась стандартная епархиальная структура, а затем и сеть приходских церквей, многие из которых существуют до сих пор. Образ жизни датской знати все больше приближался к принятому в остальной Европе (хотя частные замки были редкостью), в письменных источниках имеются указания на наличие крупных землевладельцев (как светских, так и духовных), а также крестьянского землевладения[163]. Дальнейшее историческое развитие Дании (короли против епископов против знати) укладывается в стандартные европейские модели. Однако здесь, в отличие от Англии, ядро политической власти формировалось отнюдь не благодаря христианизации; Церковь была пусть и важным, но дополнением к социально-политическим преобразованиям, которые происходили и без нее.

В Норвегии объединение происходило позже, и этот процесс был неравномерным. Судя по данным археологии, в период раннего Средневековья она представляла собой разрозненные королевства, не увязанные в иерархическую структуру, разделенные горами, лесами и участками гористой местности. Первые попытки завоевания всей этой территории связываются с полумифическим Харальдом Прекрасноволосым (ум. ок. 932), одним из местных королей, а также его сыновьями и внуками. Однако окончательного успеха им добиться не удалось. На протяжении X века мы по-прежнему видим в письменных источниках на древненорвежском (поздних, XIII века, но включающих поэзию более раннего периода) сеть местных общин, управляющихся собраниями (тингами) и состоящих из независимых крестьянских хозяйств, подчиняющихся местной знати (ярлам или ландманам – «земельным людям»). Следующими распространить свою власть на всю Норвегию попытались Олаф Трюггвасон (ок. 995–1000) и Олаф Святой (1015–1028). Оба приняли христианство, сражаясь в чужих краях, и их экспансия выглядела как целенаправленное, относительно насильственное обращение в ту же веру норвежских земель, а также расположение знати к себе за счет одаривания и назначения на управленческие должности на местах. Так, согласно более позднему историографу Снорри Стурлусону, свободные жители Ругаланна, собравшись на тинг, решили поручить троим самым красноречивым возражать «красивым словам» Олафа Трюггвасона, однако, когда дошло до дела, делегаты из-за внезапно одолевшего их косноязычия не смогли произнести ни звука, поэтому крещение было принято. На Гулатинге конунг подкупил влиятельного местного вождя, выдав замуж свою сестру за его родича, после чего на тинге и вождь, и родич поддержали конунга и «никто не посмел ему противоречить». На Фростатинге (собрании жителей Тронхейма) местные – надо полагать, наученные предшествующими событиями, – собрались во всеоружии, как на военный тинг, поэтому к угрозам конунг Олаф прибегать не стал и согласился на требование принести жертву на празднике середины лета. Придя же на капище, он заявил, что жертвами будут сами вожди, и те, не ожидавшие такого поворота событий, сдались. Это, разумеется, художественное изложение, по нему сложно судить о действительных успехах конунга, однако оно наглядно иллюстрирует, как правители вели переговоры с тингом и сколько этих переговоров на самом деле требовалось. Ни Олаф Трюггвасон, ни Олаф Святой долго не продержались и были свергнуты, как и род Харальда Прекрасноволосого в 970-х годах, вторгшимися датчанами. При этом Олаф Святой, попытавшийся вернуть себе власть, своей бесцеремонностью настроил против себя и крестьян, и знать и погиб во вспыхнувшем мятеже в битве при Стикластадире в 1030 году. Как ни удивительно, более поздние источники полны сочувствия к восставшим, хотя почти сразу же после битвы Олаф был объявлен святым мучеником. При этом провозглашение Олафа святым было важно для восстания против датской власти, в 1035 году вернувшего престол сыну Олафа Магнусу, и для упрочения владычества единоутробного брата Олафа Харальда Сурового (1047–1066) – тоже вернувшегося с военной службы в чужих краях – и его наследников. Харальд сформировал войско со знатными военачальниками, с помощью которого подавлял непокорных, и укреплял норвежскую Церковь, держа ее в полном своем подчинении[164].