знаю, сколько я так продержусь, но смерть мне теперь не страшна. Я знаю, что не умру в беспамятстве дряхлым стариком. Даже не могу представить себе, откуда у Лизоньки такие познания в любви. Если бы она изменяла мне, я бы через минуту все знал. А она домашняя затворница, но выдумщица замечательная. Вот так князь и в Италию ехать не надо.

— А вы граф не догадываетесь, почему ваша Лизонька стала такой?

— На что вы намекаете, Семен Андреевич, более официально спросил Панин.

— Да, что вы ваше сиятельство, все по чести. Просто моя Дагу стала подругой жены вашего сиятельства.

У Панина загорелись глаза.

— Так я об этом знаю. Неужели Дагу? И что рассказывает вам Дагу?

— Дагу молчалива, как рыба. Просто вы сказали, что вам хорошо, а я сделал выводы.

— Тогда князь, я вам завидую вдвойне. Дагу дорогого стоит. А как она танцует. Я в полном восхищении.

Но все же Панин подлил немного дегтя.

— Ах, как жаль, что она не дворянка.

Но и подарил надежду.

— Хотя все в нашей власти. В этой жизни возможно все. Ваша прабабка была дворовой, а стала боярыней. Легенды ходят о ее красоте. Так почему бы и Анне Семеновне не стать княгиней? Бог даст, придет время, и мы рассмотрим это дело. Когда Дагу надоест сцена, я постараюсь подвести государыню к этой мысли, если жив, конечно, буду. А, пока Дагу на сцене, вы прекрасно понимаете, что это невозможно. Идемте обедать князь.

Семен был благодарен Панину за эти слова. Теперь есть надежда. Семен будет молиться о даровании графу Панину долгого здравия. Правда, и сцены пока у Дагу не было. Были, только надежды. Но Семен верил в звезду Дагу. У него были две несовместимые мечты. Дагу и ее сцена. Но он обещал ей и выполнит свое данное обещание. Он Волков. Был прекрасный обед, была и опера. И Дагу пребывала в своем мире, только ей доступном. Время летело незаметно и очень быстро. Когда хорошо, ничего не замечаешь. Семен периодически ездил в свое имение, а Дагу все время находилась в Петербурге. Старшие сыновья Семена находились на попечении родителей жены Шереметьевых, он не возражал, против этого. Мальчикам надо было учиться, а он бы не смог им уделить такого внимания. Он часто навещал их, летом вся семья находилась вместе в имении. Дочка училась в пансионе при монастыре. Росла красавицей, вся в мать. Семен и о ней не забывал. Баловал, как мог. Александром занимался Кошта. Он ходил с ним за ручку, носил его на руках, променяв должность экзекутора, на няньку. Приближалась осень, сезон охоты. Семен не любил ружейную охоту. Так, иногда мог сходить на утку или вальдшнепа. Его страсть была, охота с борзыми. Нет, не развлечение, а именно страсть. Тут он забывал обо всем на свете. Красота и грация борзых восхищала его. Борзая ни когда не тронет человека, ни при каких условиях, но она становится зверем, когда идет на волка. Зайцев он любил травить, но так, для тренировки собак. Бывает борзая и живого зайца принесет. Он его недолго подержит у себя, что бы видеть, что заяц будет жив и отпустит на волю. На лисиц он специально не охотился. Лиса не соперник его борзым. Минута, щелк зубами и нет лисицы. Если попадались случайно, то, конечно, он пускал собак по ним. Аким ежедневно гонял борзых за лошадью. Кошта помогал ему в этом. И ему борзые стали по душе. Он тоже хотел попробовать взять волка живьем. Как он и говорил Акиму, ходил со шпагой на кабана. Гончие загонят кабана в кустарник и осадят его. Кошта спрыгивал с коня и со шпагой на кабана. Делал он это грациозно, что-что, а храбрости ему не занимать. Однажды Кошта не попал шпагой в сердце секача, и туго бы ему пришлось, но выручил Аким. Так, что они были добрыми друзьями. Аким рассказывал о повадках зверя. Рассказал, почему нельзя убивать свинью, так как в стаде кабанов царит матриархат, да мало ли чего, но все про охоту и все по делу. Кошта и на медведя хотел сходить. Но медведей в округе не было, хотя Аким пообещал ему и эту охоту. Кошта впитывал русский дух в себя, он становился русским. Баню, он принял с превеликим удовольствием и теперь по субботам они с Акимом парились вместе. Выпивали после. Жена Акима ворчала. Но она безмерно любила своего мужа и прощала ему все. Кошта перестали бояться и крестьяне. Он со всеми здоровался за руку и желал им счастья. Вот так разбойник и пират постепенно становился тихим и добрым человеком. Он и за сохой ходить стал, помогая крестьянам, и косить научился. Даже лапти плести и то выучился. Часто бывал у кузнеца, все его интересовало. И как серп выковать и как лошадь подковать. А вот как он решал свою мужскую нужду, так об этом ни кто не знал. Ни одну дворовую, он ни разу не тронул, хотя там и были охочи на него и на его татуированное тело, и в селе относительно молодые вдовы были.

XVI

Вот и наступил долгожданный день первой охоты по волку. Травить волков решили молодыми собаками, только по матерому должен был работать Шайтан в одиночку. Ему шел седьмой год, не сработает, мог уйти и за реку.

Небольшой лесок с очень густым подлеском сильно понравился волчьей семье, и она там обосновалась. Волк, волчица и четверо прибылых волков. Был сделан загон с кричунами и пустили гончих. Труда большого взять всех волков не было. Все волки, сразу же снялись с места, и пошли в лоб на прорыв. Молодняк хорошо справился с молодыми волками. С волчицей оказалось трудней справиться, но когда подпустили Отравку, и с ней было покончено. Последним из леса выскочил матерый, не очень крупный волк, скорее всего трехлеток. Ему дали небольшой гандикап и был пушен Шайтан. Наготове держали Прихвата, но его помощь не потребовалась. Принимал матерого волка из зубов Шайтана Кошта. Он на полном скаку кинулся на лежавшего волка. Все сделал правильно и распорку в пасть поставил и стреножил его. Аким, только разжал челюсти Шайтана, что бы Кошта ни досталось, от его зубов. Управились до обеда. Выпили и с полем и за первую работу Кошта, и за всю русскую землю. Кошта был страшно горд и глаза у него горели.

— Друзья мои, начал он, поднимая рюмку водки. Я вам ни когда этого не говорил