— Если тебе действительно нужно, приходи.

— Нужно. Очень. Но я не хочу говорить, зачем. Ты… можешь отцу проговориться. И вообще. Это не совсем моя тайна. Я просто хотел, чтобы ты знала.

— Приходи в любое время. Но лучше предупреждай, ладно?

Мальчишка голову наклоняет. Дышит тяжело. Грудь у него ходит туда-сюда. Непролитые слёзы. Как же это сложно…

— Мне нужно ночью. Не в любое время. В любое время я буду просто в гости ходить, если разрешишь. И я буду предупреждать. Ты ведь не будешь подслушивать в это время, если будешь знать, что я здесь?

Сдерживаю улыбку. Наверное, он с кем-то общается? Если боится, что его подслушают? Девочка? Но почему нельзя делать это дома? Там ведь не дом даже, а домище. Огромный, как футбольное поле.

— Не бойся, Илья. Я не стану специально ходить и подслушивать. Я даже подниматься не буду наверх, если буду знать, что ты здесь.

— Спасибо, — судорожный вздох. Рукой по лицу, словно пытается стереть усталость, тревогу, страхи. — Я пойду?

— Посиди ещё немного. Я хочу спросить кое-что.

Он напрягается, губы у него в линию, подбородок зажат, скулы готовы кожу прорвать.

— Я не буду ничего выспрашивать. Хочу лишь узнать, как ты в дом ходишь. Может, это небезопасно? Может, через дверь лучше?

Он выдыхает украдкой. Облегчение. Он думал, что я всё же попытаюсь выспросить?

— Это дядя Серёжа придумал. Прошлым летом… я с мальчишками подрался местными. Отцу не сказал. Дядя Серёжа заступился. Их трое, я один. К тому же… я не тот, кто сдачи даст, как следует. Вот он меня и успокоил, умыться завёл. А потом предложил приходить, учиться борьбе.

— Может, стоило сказать отцу?

Илья трясёт головой отрицательно.

— Он бы не разрешил. Или запёр бы в какую-то секцию. Он пытался. А я там… не могу. Мне человека ударить сложно. Другое дело один на один. Просто приёмы самообороны. Ну, в общем, так вышло. Дядя Серёжа придумал этот ход с мезонином. Верёвочная лестница. А я пират, что пробирается на чужой корабль. Он… любил всякие шарады и хохмы. Дядя Серёжа. Ему нравилось. Он… хороший был.

Странно так слышать о человеке, который когда-то… любил мою мать? Ведь не могло же быть просто так? Или могло? Это для меня как фрагмент чужой жизни. Невольный и не прошенный.

Я не хотела впускать в свою жизнь отца. Он был для меня чужим дядькой. А сейчас… из уст мальчика слышу о нём хорошее. Может, Самохин прав?.. Может, не стоит отторгать, отпихивать то, что я всё же должна узнать и понять? Простить, может? Хоть не испытываю никаких пока чувств к мужчине, который передал мне свои гены.

— Ты иди, Илья, — говорю я мальчику. — Иди, а я ещё немного посижу здесь. Подумаю.

Он снова вздыхает, поднимается стремительно. Я слышу, как торопливо стучат его кроссовки по лестнице. Илья исчезает на втором этаже. Я слышу, как хлопает глухо дверь. И больше ничего не слышу: оттуда не доносится лишних звуков. Дом большой. Можно и прятаться, и разговаривать. Можно стоять за спиной, и тот, кто беззаботно сидит на лестнице, этого даже и не заметит…

Незаметно пролетел месяц. А потом второй. Ничего не происходило. Время застыло мошкой в янтаре — плавилось, переливалось медовыми оттенками, пахло яблоками и цветами.

За это время я сменила фамилию — Самохин приезжал специально, чтобы я не отказалась и не сбежала. Будь ситуация не такая напряжённая, я бы смеялась, наверное. И я всё же спросила у него:

— Зачем всё это нужно? — в слово «всё» я вложила слишком много подтекста, но он меня понял. Ещё бы ему не понять.

— Примите как данность, Ива, — щурился подслеповато.

Выглядел он немного лучше, чем раньше, но всё равно — помято и одиноко. Словно по нему прошёлся какой-то невидимый каток, оставил след и не давал очухаться: только Самохин немного приходил в себя, этот мифический каток снова утрамбовывал его в асфальт.

— Так хотел Сергей. Я бы никогда не стал спорить с ним в подобных вопросах. Если снова всплывёт вопрос с наследством, вы — кровная наследница и главная претендентка.

— А нужно ли мне его богатство? — задаю самый главный вопрос. — У меня нет ни сил, ни желания бороться за то, что может меня убить. Жить, знаете ли, хочется.

— Лучше не заглядывать в место, куда нет пока доступа, и решать все проблемы по мере их поступления. Но если так случится, я бы хотел, чтобы вы были готовы.

— Я не готова грызть кому-то глотку. Я привыкла сама о себе беспокоиться. И… знаете? Наверное, была бы счастлива, если бы кто-то нашёл его миллионы и забрал тихо, ни с кем не поделившись, ничего не рассказав. Мне будет жаль лишь дом. Я привыкла. Мне нравится. Моё место: уединённо, тихо, спокойно. Хотя сам дом спокойным местом не назовёшь.

— Почему? — взгляд у Самохина становится острым и жёстким.

— Потому что этот дом живёт своей жизнью, — не хочу скрывать очевидное. — Кому-то он покоя не даёт.

— Вас кто-то тревожит, беспокоит?

— Особо никто не пристаёт, но в доме постоянно чувствуется чьё-то присутствие. Мне кажется, кто-то бродит, что-то ищет, когда меня не бывает дома. Это похоже на паранойю, но я замечаю, как вещи стоят не на своих местах. Кто-то что-то ищет. Точно так же, как искали в моей комнате в коммуналке.

Самохин слушает мою историю напряжённо. У него даже пот выступает над верхней губой. Он долго молчит, трёт платком лицо и лысину, натирает очки, задумчиво сопит.

— И у вас есть предположения? — я вижу: ему действительно важно, что я расскажу.

— Домыслы. Фантазии. Вы сказали, что по завещанию мне принадлежит дом и всё, что в доме, а также земля, на которой он расположен. И если предположить, что в этом — ключ к деньгам отца, то можно годами рыться, искать и ничего не находить.

— Почему? — внимательно, слишком внимательно он внимает моим словам, а я их даже не особо серьёзно выговариваю. Больше забавляюсь.

— Потому что это что-то небольшое. Были бы слитки золота, пачки банкнот, их бы уже нашли. Ну, разве что в землю их зарыли. Но в таком случае остаются следы. Или всё же придётся перевернуть вверх дном всё, уничтожить растительность, чтобы перекопать и найти. Но я уверена: это что-то незначительное, что сразу в глаза не бросается. Письмо. Конверт. Разбросанный шифр. И, мне кажется, это невозможно найти, потому что нет ни единой зацепки, ни малейшего намёка на «клад». Могут уйти годы на поиски. Стоит ли это того? Если можно просто жить и радоваться каждому прожитому дню.

Самохин провёл рукой по лицу. Покачал головой.

— Я всё больше убеждаюсь, Ива, что вы дочь Сергея. У вас та же философия и взгляд на жизнь. Я был бы рад, если бы вам не пришлось копаться во всём этом. Но, боюсь, всё же придётся.

Он ничего не говорил прямо, этот странный душеприказчик. Только намёками да предостережениями. Больше за него говорили красноречивые взгляды и маленькие акценты, которые он не скупился разбрасывать при разговоре.