Мне было за них немного стыдно — за Катьку и сына. Илья — понятно: целый день скрывался, в столовую не выходил. Он буквально воспринял мои слова о свободе и о том, что может не есть. Будто я его куском хлеба попрекнул. Может, поэтому задело, что у чужих людей он так легко принял еду.

Если так будет продолжаться и дальше, по посёлку поползут слухи, что Любимов детей голодом морит и издевается. Не то, чтобы я кого-то боялся, но не переношу сплетни. Ива, я думаю, бегать и жаловаться не будет, но никто не знает, где ещё мой сын может пообедать или поужинать.

Катя вообще поразила: ели мы всегда с боем, уговорами, с посулами какой-нибудь привилегии или подарка. У Ивы она мела еду, как пылесос. Ей там вкуснее? Бедная Петра. Боюсь даже представить, что будет, если слухи, что соседская кухарка готовит лучше, дойдут до её ушей.

Я не знал, как об этом поговорить с детьми. Особенно с Ильёй. Решил пока оставить как есть. Тут бы с собой разобраться.

Меня тянуло к ней, как баржу к берегу, как Землю — к Солнцу. Я ночь, она рассвет. Я тьма, она заря. Я грубый, она ранимая. Я ствол, она пуля. И так до бесконечности, до той самой перевёрнутой восьмёрки, у которой нет ни начала, ни конца.

Я не хотел никуда проваливаться. Ни в какие космические дыры или кроличьи норки. Надо успокоиться и дистанцироваться хоть на какое-то время. Молодая девушка волнует кровь — это нормальный процесс. Но с чего я так завёлся? Никогда не видел юное тело? Там даже смотреть не на что — слишком субтильная. Я раньше на таких не смотрел — проходил мимо, а тут — как неизбежное столкновение двух поездов, что едут навстречу друг другу по одним рельсам.

Противоречиво. Яростно. Больно, наконец. Как рок судьбы, в которую я никогда не верил. Я не понимал себя и свою реакцию. Это ненормальное желание её касаться. Целовать ей руки, например. Я никогда так не делал. Мне не просто хотелось её трахнуть — нет. Мне хотелось в ней раствориться. Забыться хоть ненадолго. Открыть в душе своей воронку, которая бы затянула её в себя навсегда.

Я этого не понимал. Отрицал. Не мог классифицировать, а поэтому страшился. Себя — такого яростного и неистового. Её — такую недоступную и немного отстранённую. Какие тайны её окутывают? Что за хрень вокруг неё творится? И нужно ли мне влезать, вмешиваться, заботиться об этой девушке?

Мне хватало своих забот и собственных детей. Работы хватало. И ещё что-то взваливать на плечи — глупо и смешно, не нужно и бесполезно. Я ведь знаю, чем это заканчивается — очередной болью и предательством. Женщины не меняются. И предполагать, что именно эта не такая, — обманывать себя.

Мне снова не спится. Я смотрю на её окна. Там очень темно. Спит? Затаилась? Боится? Находится в комнатах, чьи окна мне не увидеть?

Позже я вижу, как Илья снова крадётся к забору с дырой. Он снова идёт в Ивин дом. Что привлекает там моего сына? Думаю, это не Ива. Понимаю, что если ему разрешил ходить туда Кудрявцев, это тянется давно. С прошлого лета, скорее всего.

Зимой мы здесь почти не были. Приезжали несколько раз. Поздней осенью и под Новый год. Кудрявцева как раз не стало зимой. И слухи о его смерти дошли до меня позже. Ближе к весне. Я уже и не вспомню, кто принёс печальную весть. Кажется, это было даже не здесь, а в городе.

Мне безумно трудно сдержать себя. Не отправиться вслед. Я усилием воли заставляю себя не смотреть на соседский дом. Но гадать, что там делает мой сын, мне не запретит никто. Я не сплю до тех пор, пока он не возвращается.

Для меня важно: дождаться его. Знать, что он лёг в свою постель и спит под надёжной охраной дома. Думать о том, что соседский дом не так надёжен, а там живёт беззащитная девушка, я себе запрещаю. В голове и так — сплошные иероглифы, о которые я рискую сломать мозг. Слишком много неизвестных, а я не Шерлок Холмс, чтобы разгадывать загадки.

Я засыпаю, измученный головной болью и бесконечными вопросами. Меня просто вырубает где-то часа в три ночи. А на рассвете меня будит телефонный звонок — резкий и неприятный, тревожный.

Спросонья не понимаю, что происходит, и отвечаю не глядя.

— Да.

И снова это хриплое дыхание в ответ. Бессловесный астматический сип, будто кто-то задыхается или стремится напугать, парализовать волю. Я медленно отключаюсь. Это похоже на то, как подходишь к двери на цыпочках, смотришь в «глазок» и так же уходишь, не желая открывать тому, кто стоит на площадке подъезда.

— Чёрт, — ругаюсь вслух, чтобы услышать свой голос. Он звучит мрачно. Я должен, должен узнать, что всё это значит!

Ива

Я проснулась в полной темноте. Кот тихо урчал рядом — тёплый и мягкий. Кажется, я прижимала его к себе, потому что замёрзла. Ну, вот. Ночь впереди, а я снова нарушила ритм и режим своей жизни. Надо как-то исправить это.

Никогда, никогда в моей жизни не было столько людей рядом. Дети, мужчины, большой дом — всё это заставляло меня постоянно, как улитке, вылезать из тесного, но привычного панциря. Не страшно, но утомительно.

Я могла бы запереться в своей комнате и вязать всю ночь напролёт. Помыслить, что сяду в мастерской, где окна до пола, я не могла. Слишком явно и открыто, особенно ночью, когда каждый шорох или шевеление куста за стеклом могут вызвать страх.

Я решила исследовать дом. Постепенно. Не обязательно ночью, но именно сейчас, когда не уснуть, лучше заняться делом.

Я не знала, что хочу найти. Но понимала: в доме есть нечто, спрятанное от чужих глаз. То, что не смогли найти за полгода, пока дом стоял одинокий и неприкаянный.

Я не была уверена, что отец действительно умер. Но мои подозрения — голые беспомощные ежата. Фактов нет. Есть домыслы, основанные на моей фантазии.

Не удивлюсь, если дом — всего лишь отвлекающий маневр. А то, что отец прятал, находится в каком-то другом месте. Зачем-то и мою почти полупустую келью перерыли. Думали, что он успел мне что-то передать?

То, что я делала, догадкой не было. Я должна чем-то заняться. Пусть это будет осмотр дома. Не беглый, а основательный.

Я начала с прихожей. Щупала стены, постукивала, прислушивалась. Смеялась немножко: когда-то я любила детективы. Читала их и смотрела фильмы. Всё, что делали герои, казалось правильным и логичным. Всё, что делала я сейчас, казалось глупым и смешным. Но я всё равно делала то, что задумала, пока не устала.

Так меня и застал Илья — я сидела на ступеньках, что вели на второй этаж. В очень задумчивой позе. Хотелось вымыться, переодеться, причесать волосы. Надо будет попросить Соню, чтобы она устроила генеральную уборку или более тщательно прошлась по стенам. Слишком много пыли — вот что я нашла сегодня.

— Спасибо, что разрешила приходить сюда, — сказал мальчик без предисловий и сел рядом.

Очень похож на Андрея — до дрожи. Любимов был таким же мальчиком в детстве? Ранимым и скрытным? Упрямым и жёстким? У него так же пылают уши, когда он волнуется? Кажется, для брюнетов не очень характерно.