Через тридцать девять часов, сменив четыре самолета, я наконец был дома, радостный, что успел на день рождения Александрии – ей исполнялось семь лет.

Я на цыпочках прокрался к двери. Дом был полон воздушных шариков, повсюду слышался девчачий смех, на столе стоял именинный торт – вечеринка шла полным ходом.

– Сюрприз! – сказал я.

– Папа! – завизжала Александрия и бросилась мне на шею. Я обнял ее, и она засмеялась от радости. Я же при этом всхлипывал как ребенок. Меня переполняли эмоции – я видел свою семью после того, как просидел невесть сколько на самом краю света. Маленьким гостям было интересно, что это за смешные пятна у меня на лице? Я объяснил им, что это называется обморожение.

– Как бы солнечные ожоги, только причина обратная, – сказал я.

В тот вечер перед сном я читал Александрии и Николасу «Паутину Шарлотты»[56]. Я не успел дочитать вторую страницу, а они уже заснули – все как в старые добрые времена. Я отнес детей в кроватки, накрыл одеялами и тихонько поцеловал. Мы с Джули выпили и заказали тайскую еду в нашем любимом ресторане.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала она, – в тебе чувствуется жизненная сила.

– Да ты тоже неплохо выглядишь, – сказал я, подмигнув ей.

– Ты флиртуешь со мной?

– Нет, я нагло пристаю к тебе. Я месяц жил в палатке в холодильнике у черта на рогах.

– Иди сюда, полярник, – пошутила она.

Впервые с тех пор, как уехал из дома, я почувствовал, что начинаю оттаивать.

На следующее утро я проснулся до рассвета, очень постарался не разбудить Джули и перед работой отправился на пробежку до моста Золотые Ворота. Всходило солнце. Я впервые за прошедший месяц слушал птичье щебетание и смотрел, как рыбацкие лодки выходят в море. И в этот момент я осознал: только побывав на грани, по-новому начинаешь воспринимать привычные прежде вещи. Ничто больше не воспринимается как должное, начинаешь смотреть на мир совсем другими глазами. Мой способ вернуть себя к жизни – бежать за гранью возможного.

Вернусь ли я когда-нибудь в Антарктику? В своих мыслях я возвращался туда много раз. Это не тот опыт, который можно быстро забыть. Вернусь ли я туда физически? И глазом не моргну. Мы постоянно поддерживаем связь с Дагом, а у него в планах всегда есть невероятное приключение.

Я бегал по Долине Смерти в разгар лета, и теперь я пробежал по самому холодному месту на Земле. Побить этот результат очень сложно. Но я продолжал искать что-то, что было бы еще круче.

Вот так работает мозг человека, который бегает ультрамарафоны.

1993–2004

Технологии развиваются все быстрее, расширяются возможности их использования, и с той же скоростью раздвигаются границы выносливости человека. Но разница лишь в том, что достижения, которых может добиться человек за счет физических усилий, как правило, остаются незамеченными.

Несмотря на то что в пробегах на десять километров и марафонах участвует все больше народу, о гонках на сто шестьдесят километров мало кому известно. На проведение Бостонского или Чикагского марафона спонсоры выделяют большие суммы, и об этих соревнованиях пишут и говорят в СМИ много больше, чем про все ультрагонки на выносливость вместе взятые. Про эти пробеги мало кто знает, и даже не стоит и сравнивать их с популярными и зрелищными видами спорта.

Именно это мне и нравится.

Бегуны – обычные люди, они бегают не ради заработка или признания, им просто это очень нравится. У многих есть работа, которая позволяет им оплачивать счета, а бегом они занимаются для души. Ультрабегуны – это следующий уровень. Чтобы подготовиться к стомильнику, работая при этом полный день, нужно очень ответственно подойти к делу и твердо настроиться. Это особая порода людей, они могут вынести гигантские физические и эмоциональные нагрузки, необходимые для того, чтобы действовать на этом уровне. Если не соблюдать дисциплину – не вставать до рассвета, чтобы накрутить несколько миль, – у вас ничего не получится. Если вы недостаточно сильно увлечены этим делом, не стоит и пытаться.

Большинство ультрагонок на выносливость проводятся на нищенские средства, выделенные теми, кто по-настоящему любит спорт. В отличие от санкционированных марафонов, где на каждом шагу можно пополнить запасы воды, на ультрамарафонах доступ к воде и еде ограничен. Я как-то участвовал в одной жесткой гонке на 50 миль, там было только одно место, где можно было набрать воды, – шланг на середине дистанции. Как-то один новоиспеченный участник начал ныть, что ему приходится стоять в очереди к воде, на что организатор ответил: «Не хочешь стоять в очереди – приходи первым».

С годами у меня появилось много друзей среди участников ультрагонок на выносливость. Большинство из них очень замкнуты: пробеги по двадцать четыре часа не располагают к активному общению. Одни бегут, спасаясь от пьянства, другие – чтобы забыть какие-то грехи в прошлом. Большинство – просто гиперактивные адреналиновые наркоманы, которые хотят почувствовать жизнь на вкус, выпить ее до последней капли. Но как бы то ни было, в сердце у каждого из них горит огонь.

Джон Медингер, президент фонда гонки на выносливость Western States Endurance Run, каждый год устраивает вечеринку под названием «Сто первая миля» в честь тех «потрясающих лосей и лосих», которые пробежали стомильную гонку на выносливость в прошедшем сезоне. Празднование начинается с небрежной пробежки на девять миль (четырнадцать с половиной километров) по пересеченной местности. С годами на этих собраниях я отмечаю нарастающую тенденцию: большинство победителей за год пробегают не одну, а две стомильные гонки на выносливость или больше. Например, в прошлом сезоне я участвовал в шести пробегах на сто миль или более, и для таких ребят можно было бы устроить вечеринку «Семьсот восьмая миля». Это все равно что пробежать от Вашингтона до Флориды. Если следовать распространенной среди бегунов присказке, что после каждой мили пробега нужно восстанавливаться неделю, мне следовало бы теперь на четырнадцать с половиной лет оставить бег совсем, чтобы только прийти в себя после прошлого лета.

Думаю, самое время уйти в запой.

Как и большинство присутствующих на вечеринке, я был любителем выпить на отдыхе. Когда я вошел в дом Медингера и стал искать, где стоит пиво, сразу ощутил энергию этой толпы. Дом гудел от эндорфинов. Но все же этим людям была свойственна определенная скромность, им нет нужды публично демонстрировать свои доблести. Их достижения говорят сами за себя.

– Привет, Мед, – обратился я к хозяину, – видел Рокета?

– Нет, не видел, Карно.