— Всё у вас прекрасно, — осматривает меня он. — Старайтесь в ближайшем будущем избегать серьёзных нагрузок, чтобы рану не тревожить. Сегодня можно снять шов. Поставьте печать в регистратуре, а ко мне загляните через пару недель. Посмотрим, как у вас проходит процесс заживления.

Он прищуривает глаза, потом возвращается к столу за очками и уже внимательно осматривает мой шов.

— А это, простите, кто вам делал? — спрашивает он.

— Это в областном центре, — говорю. — Рана стала кровоточить, пришлось к врачу обратиться. Доктор Силантьева шов делала, если вы знаете, о ком я.

Мельник забавно поджимает нижнюю губу. Выражение у него не то удивлённое, не то завистливое.

— Как не знать, — говорит он. — Вы что же с ней, знакомы?

— Даже чай пил, — неожиданно для себя сообщаю я.

Мимика Мельника меня настолько забавляет, что я не могу отказать себе в удовольствии полюбоваться новой гримаской.

— Вот как, — дёргает он подбородком. — И что же она вам сказала относительно вашей раны?

— Восхитилась уровнем оказанной мне помощи.

От того, чтобы передать слова Силантьевой про сельских коновалов, я разумно воздерживаюсь.

— Надо же, — радостно вспыхивает Мельник. — Очень, очень приятно!

— А можно мне больничный понедельником закрыть? — спрашиваю. — Что мне завтра в пятницу один день перед выходными на работе делать?

— Нельзя, никак нельзя, — Мельник качает головой. — Порядок он для всех един. Что значит на один день? Срок больничного истёк. Значит, вам нужно на работу.

Завтра мне край необходимо относить объектив Виталику Терентьеву и забирать обратно свой магнитофон.

Я и так задержал технику на один лишний день поверх трёх обещанных, чтобы использовать телевик при макросъёмке. Не так чтобы это было сильно необходимо, но мощный, словно телескоп, объектив выглядел чрезвычайно внушительно.

Я надеялся впечатлить профессора Аникеева для того, чтобы выбить у него какие-нибудь преференции на будущее.

Ну что же, если больничный не дают, придётся искать другие способы, как задержаться с выходом на работу.

Вернувшись домой, я замечаю у калитки незнакомый автомобиль. Автомобилей в Берёзове в принципе немного, поэтому появление каждой машины не проходит незамеченным, а уж тем более такой.

Лада третьей модели блестит, словно её отполировали, чтобы сфотографировать в журнале «За рулём». И номер весёлый: «88−88 БЛА». Догадываюсь, кто ко мне пожаловал, хотя я не ожидал гостя так скоро. Видимо, хорошо подгорело у товарища, раз он сорвался в такую даль.

— Алик, это ты? — слышу мамин голос. — Проходи на кухню. Тут к тебе люди приехали.

Голос у неё веселей, и сама мама сияет улыбкой, хоть её, судя по всему, сорвали с репетиции.

Люди тоже присутствуют в единственном числе. Владлен Игнатов сидит за столом. Вслед за автомобилем его внешний вид также подчёркивает абсолютно неформальный, можно сказать, светский характер его визита.

Он одет в белую рубашку поло с синей полосой и весёлым якорем, вышитым на кармане, и фирменные джинсы и кроссовки. Никакой официальности. Этакий рубаха-парень, свой в доску.

На столе стоит разрезанный торт «Чародейка» — самое желанное лакомство всей области.

Купить его можно только в Белоколодецке, и то всего в одном месте — фирменном кафе, которое располагается прямо через дорогу от горкома партии.

Причём выбрасывают эти торты всего на полчаса во время обеденного перерыва. Так что, чтобы приобрести его, нужно изрядно постараться, либо иметь связи. А уж связи у моего гостя имеются и немалые.

— Представляешь, Владлен Игоревич Семёна Петровича Дорецкого знает, — сообщает мне мама. — Это режиссёр мой бывший в областном театре драмы.

— Конечно, знаю, — с улыбкой кивает Игнатов. — Мы с его дочкой в школе учились, в параллельных классах. Ты угощайся, — говорит Игнатов. — Свежий тортик, сегодняшний, не побрезгуй.

— Спасибо, — говорю. — Я не люблю сладкое.

— Тогда не возражаете, Мария Эдуардовна, если я украду вашего сына на небольшой разговор? — дипломатично заявляет Игнатов. — Не то чтобы он был сильно секретным, просто там много всяких специфических терминов. Боюсь, вам станет скучно.

— Конечно, конечно, — нам с улыбкой машут ладонью. — Говорите сколько угодно.

* * *

— Я смотрю, ты ремонт затеял, — с оптимизмом говорит Владлен, поглядывая на почти завершённую крышу, которая и вправду эффектно сверкает на солнце. — Район помогает, или как?

— От них дождёшься, как же, — отвечаю я. — Сам, всё сам, и предваряю следующий вопрос: всё официально, на каждый гвоздь накладная есть.

— Ну зачем ты так? — вроде как даже обижается Владлен. — Я же радуюсь от души. Ну что, прокатимся?

Пожимаю плечами и сажусь на переднее сидение. Владлен аккуратно трогается с места.

Машина по нынешним временам крутая, но водит Игнатов как пенсионер. Хотя, может, непривычен он к нашим буеракам. Вся жизнь на асфальте провёл.

Автомобиль минует Заречье и выкатывается на грунтовку.

Мы оба молчим. Только тихо бубнит радиоприёмник, сообщая последние известия.

— Если что, — говорю, — у нас речка мелкая.

— Ну и что? — удивляется Владлен.

— Труп спрятать не получится. Всплывёт.

— Смешно, — говорит Игнатов. — Только ты меня зря за Коза-Ностру какую-нибудь держишь. Это не наши методы.

— А приятелей в погонах на бедного школьника натравливать, значит, ваши? — отвечаю. — Тюрьмой грозить и камерой с уголовниками.

— Даже так? — притворно удивляется Игнатов. — Не знал, извини. Это он перестарался, во вкус вошёл.

Автомобиль выкатывается к берегу речки Берёзовки.

Игнатов заглушает мотор и выходит наружу. Я следую за ним.

Он не спеша достаёт хромированный портсигар, вытаскивает оттуда сигарету и щёлкает пижонской зажигалкой «Зиппо». Облокачивается спереди на капот своего автомобиля и задумчиво затягивается, глядя на реку.

Я также молча становлюсь рядом. Ему надо, вот он пускай и разговаривает.

Место здесь, и правда, уединённое. Вдалеке, у излучины реки, пастух подгоняет к воде стадо. Пёстрые бурёнки задумчиво заходят в мелкую речку по колено и хлещут себя по бокам хвостами, отгоняя оводов.

— Хорошо тут у вас, — говорит Игнатов, — спокойно.

— Так, вы переезжайте, — советую. — Сергея Владимировича спросите, думаю, без проблем найдёт вам местечко по старой-то дружбе.

Игнатов докуривает, швыряет бычок в воду и тут же прикуривает следующую.

— Ты мне объясни, — говорит он. — Зачем ты фотографии в газету отправил? Почему ты сам ко мне не пришёл?

— А то бы вы меня выслушали, — усмехаюсь ему в ответ. — Опять натравили бы на меня своего советника. Тот бы ещё сильнее «во вкус бы вошёл», и дело могло в КПЗ закончится. А так вы сами ко мне приехали и даже торт привезли. Сплошная выгода.

— Ладно, задам вопрос по-другому, — щурится Игнатов. — Почему на тех фотографиях я был один?

— А вы кого ожидали там увидеть? — хлопаю глазами. — Вы вообще там в кадр случайно попали, я природу фотографировал. Увидел знакомого человека, дай, думаю, сделаю снимок для истории.

— Ты, Алик, не дури, — начинает злиться он. — Мы оба прекрасно знаем, кто там со мной был. И теперь мне нужно