А может, все дело в том, что этот мужчина просто напомнил ей о той несбывшейся мечте о другой стране, которую она когда-то отвергла? И обоняние уловило призрачные и обманчивые ароматы неслучившегося с ней города, перебившие горьковатые запахи подмосковной осени, – запахи моря, нагретой южным солнцем брусчатки, приготовленных в чесночном соусе креветок, жареных каштанов и кофейной пенки, которые разбередили старую мечту. Да, все дело в этом.

А мужчина по дороге в нужный кабинет уже успел рассказать ей, что работает в компании, поставляющей за границу медицинское оборудование, и что переговоры будут на эту тему. Что ехать в Россию должен был другой человек – некая девушка Татьяна, русского происхождения, которая и подготовила все встречи в России, но незадолго до поездки забеременела, и врач запретил ей перелет. Он рассказал также, что Татьяна изначально надеялась, что все доктора и представители клиник, с которыми она переписывалась, приедут на медицинский конгресс, который со дня на день откроется в Барселоне, и начатые переговоры удачно завершатся там. Но не все приняли приглашение. В частности, доктор Илья с труднопроизносимой фамилией поехать не смог. Все это мужчина рассказал Эле торопливо, желая ввести ее в курс дела до начала разговора. И только уже оказавшись перед нужным кабинетом, спохватился:

– Кстати, меня зовут Фернандо. А тебя?

– Эля. Меня зовут Эля, – ответила она и спохватилась, что по паспорту она теперь Кира. Но было уже поздно.

– Это от имени Элизабет?

– Нет. От имени Элеонора. Но я его не люблю.

– Элеонора – красивое имя. Тебя можно звать и Эли, и Нора.

– Мне больше нравится Эля.

– Мне тоже нравится, – серьезно ответил Фернандо и постучал в дверь.

А час спустя они уже сидели в небольшом кафе неподалеку от больницы и ожидали, когда им принесут заказ. Фернандо пригласил Элю на обед в качестве благодарности за ее работу. И она согласилась. Потому что проголодалась – как пыталась уверить себя, а не потому, что тех сорока минут в обществе мужчины, что заняли переговоры в кабинете главврача, ей показалось мало.

Они были знакомы всего час, а казалось, будто знали друг друга много лет, а может – жизней. И неважно, что у них не было общего детства – объединяющих в похожие воспоминания одинаковых игрушек, фильмов и программ. И знакомых, которых можно было бы упомянуть в разговоре, тоже. И пусть до сегодняшнего дня они ходили по разным улицам – не страшно. Страшно было бы, если бы эти маршруты никогда не пересеклись в одной точке – больничном сквере. Они говорили с таким пониманием, будто прошли рука об руку не одну жизнь. Терялись, расставались, тосковали, но потом обязательно встречались и с тех пор уже шагали вместе по одной дороге – как было предначертано. На какое-то мгновение у Эли мелькнула мысль, что, может, с Сергеем тоже так было. Но тут же она себе и возразила: нет, Сергей пришел и забрал ее – чужую, не ему предназначенную, околдовал улыбкой, напустил морока словами, захватил как трофей и лишил свободы. Может, поведение Сергея – его патологическая ревность – и было обусловлено где-то в глубине души прячущимся знанием, что Эля не для него предназначена, что украл он чужое. Может быть. Как знать. Так, как сейчас, с ним не было. Не было таких разговоров, в которых они договаривали друг за другом окончания фраз. Не было такого понимания во взглядах, когда слова не нужны. И не было горького сожаления, что они оба опоздали: торопились друг другу навстречу, но оба свернули не в те переулки. А может, это она сама себе сейчас все придумывает, слушая рассказы Фернандо о его городе, в котором мечтала жить, ностальгируя и сожалея о несбывшемся. Придумывает его тайные взгляды на нее, когда он думает, что она на него не смотрит, его смущенную улыбку, когда они оба потянулись за солью и случайно коснулись друг друга. И его сожаления в тихом вздохе, когда он перехватил ее взгляд, брошенный на его обручальное кольцо, может, тоже придумывает.

– Значит, говоришь, тебя тогда пригласили на собеседование в компанию по поставке медицинского оборудования? – обрадовался Фернандо, когда Эля рассказала о своей упущенной возможности. – Забавно было бы, если бы это была та же компания, в которой работаю я.

Сказал – и замолчал. Словно запоздало осознал смысл произнесенного.

– Да, мы могли бы встретиться тогда гораздо раньше, – ответила она, постаравшись, чтобы фраза прозвучала легко и весело, без того контекста, который волей-неволей читался.

– Может, тогда все было бы по-другому.

– Возможно.

Повисшая впервые за все время разговора пауза оказалась слишком тяжелой – такой тяжелой, как дубовая дверь, ведущая в чулан. Эля физически услышала стук двери за спиной и кожей ощутила холод и сырость, как если бы и правда оказалась запертой в чулане. Слишком поздно сожалеть об упущенных возможностях и гадать, как все могло бы сложиться, если бы не… Похоже, Фернандо думал о том же, потому что машинально покрутил кольцо на пальце, словно собираясь его снять. А может, этот жест просто был его привычкой: касаться кольца, когда скучал по жене.

К счастью, возникшее неловкое молчание нарушила официантка, которая спросила, что они желают на десерт. Эля заказала им по порции блинчиков с джемом, себе – чай, Фернандо – кофе. Официантка ушла, и они, переглянувшись, оба с горечью усмехнулись: что поделать, наши жизни сложились по-другому.

– Мне нужно через двадцать минут уехать, – сказала Эля, взглянув на настенные часы. – Скоро забирать сына из сада.

Ох, Анька, ты была права…

– У тебя есть сын? – оживился Фернандо. И неожиданно засыпал Элю любопытными вопросами.

– Да. Ему пять лет. Зовут Тихон. Сейчас впервые пошел в детский сад, – кратко ответила она на каждый из них и улыбнулась с нежностью, подумав о своем главном мужчине. – А у тебя? У тебя дети есть?

– Нет, – ответил Фернандо с явным сожалением. – Мне бы хотелось, но Патрисия не хочет.

Патрисия. Он впервые назвал имя своей жены. Эля натянуто улыбнулась, но промолчала.

– Говорит, что у нее как раз карьера в гору пошла. Что мы еще не съездили, как мечтали, в Нью-Йорк. Такие причины. Или просто отговорки.

Блинчики закончились несправедливо быстро. А вместе с ними – и те последние двадцать минут.

– Я тебя еще увижу? – спросил Фернандо, прощаясь с ней на остановке. «Да», – чуть не вырвалось у нее. Да, потому что за эти два часа она вдруг поняла, что все, что случалось раньше, произошло ради этой встречи. Потому что жить теперь она будет, оглядываясь не на свое страшное прошлое, а на этот чудесный день. Да, потому что ждать новых встреч будет с таким же нетерпением, как вьюжным февральским днем – тепла и весны.

– Нет, – ответила Эля после короткой, но тяжелой, как плита, заминки. Нет, потому что реальность – это не карандашный набросок, на котором можно стереть ластиком неудавшиеся линии и нарисовать заново. И поверху черного не ложится цветная краска: как ни старайся, под слоями так или иначе будет проступать искажающая истинный цвет чернота. Нет, потому что одного светлого дня слишком мало, чтобы вытащить ее из сумрака прожитых лет. Нет, потому что у нее, живущей перебежками с места на места и с недавних пор по фальшивому паспорту, просто нет выхода. А у него есть Патрисия и мечта съездить с ней в Нью-Йорк. И билет на самолет послезавтра. И устроенная жизнь, которую вряд ли он отважится ломать из-за краткосрочной вспышки влечения.