— Переждем здесь немного, а как за полночь крепко перевалит, уйдем, — сообщил Кряж.

— Хозяюшку не застуди, — хлопотала Горчиха, расстилая на лавках мягкие овчины, — встретят ли?

— Встретят, — прохрипел гридень.

Настасье очень хотелось узнать, кто встретит, к кому в руки она попала, почему немой заговорил, но при Боряте расспрашивать она опасалась. Помогла сама Горчиха:

— Не обессудь, соколик, — обратилась она к кметю, — но места в избе тебе нет, на сеновал ночевать тебя провожу.

Борята, не споря, послушно поплелся за ней.

— А если он сейчас к Ермиле побежит да нас выдаст? — опасливо посмотрела ему вслед Настасья.

— Что ж он себе враг? Уж он понял, что в живых его оставлять и не собирались, — равнодушно откинулся на лавке Кряж.

Его уверенность передалась и Настасье, она тоже, накрыв сонных детей овчинами, расслабленно протянула руки к очагу.

— Скажи, как ты уходил, Домогост с бабами были живы? — задумчиво спросила она.

— Этот старый пень не так просто сковырнуть, — усмехнулся Кряж, — велел челядинам самим ворота своих хоромов для разграбления открыть. Так большая часть посадских туда за добычей и побежала, княжий терем отстояли.

— Так нам тогда возвращаться можно? — робко спросила Настасья.

— Кабы у Домогоста еще с десяток имений было бы, так можно было бы и вернуться, а так из града уходить нужно, пока, светлейшая, твой муж не объявится.

— Мой муж?! Не хозяин?! — обомлела Настасья, внимательно разглядывая великана.

— Я Всеволоду верой и правдой служил, — прохрипел Кряж, — но, если надо выбирать между князем Дмитровским и дочерью госпожи, я выберу дочь.

Большой сорокалетний дядька, с обветренным, изрезанным ранними морщинами лицом, отражающим кличку, кто он?

— И кто у тебя госпожа? — осторожно спросила Настасья. — Матушка Елена?

— Матушка Иулиания, — проскрипел Кряж, заставляя сердце княгини биться чаще, — княгини Улиты я холоп.

Настасья потеряла дар речи. Как мать-покойница могла протянуть ей руку из далекого прошлого и выволочь из страшной передряги? Откуда она могла знать, что ее дочери через столько лет именно в этом граде понадобится помощь? Ведь гридень Кряж, это Настасья знала точно, уж много лет служил при Всеволоде и совсем не холопом, а нарочитым мужем в ближнем круге охраны.

Улицы в этом углу города были пусты и угрюмо-молчаливы, даже вечно-беспокойные стражи, собаки, отчего-то не лаяли, за черными заборами не мелькало ни одного огонька. Должно быть жители затаились, опасаясь вспыхнувшего мятежа, а может и сами побежали грабить чужое добро.

Кряж шагал уверенно впереди, по-кошачьи разбирая в темноте дорогу. Настасья, поплотней завернув в убрус Ивана, след в след бежала за гриднем, стараясь не отставать, волоча свободной рукой уставшую Прасковью. Позади, на несколько шагов приотстав, плелся Борята.

— Чего ты за нами идешь?! — огрызнулась Настасья. — Прочь, Иуда, ступай, пока не велела Кряжу шею тебе свернуть, как ты Ивану хотел.

— Да не сделал бы я княжичу ничего худого, просто увести тя хотел, а ты упиралась, — проворчал Борята, не отставая.

— Увести Микуле в пасть, — разозлилась Настасья, само нахождение кметя рядом, делало ее положение безнадежным. — Уходи!

— Я не знал, что он там, вот те крест, что не знал. Возьмите с собой, забьют меня здесь.

— Так тебе и надо, — не удержалась и показала ему язык Прасковья.

— В Смоленск ступай, у тебя ж там дядька, — напомнила Настасья.

— Да нет у меня там никого, то я врал, — буркнул Борята, — да выкрутились бы как-нибудь…

— Так и иди, выкручивайся, самое время подошло, — отмахнулась Настасья, ускоряя шаг.

— Пусть остается, светлейшая, — хмыкнул, обернувшись Кряж, — порасспросим его — что да как, — и тон гридня-великана не сулил Боряте ничего хорошего.

Борята, потупившись, понял угрозу, но упрямо продолжил идти за беглецами. Настасья смирилась, Кряж прав, надо вытрясти из этого плута все, что знает о Всеволоде и заговоре.

Гридень свернул в узкий проулок, пошарил за частоколом, разыскивая щеколду, небольшая калиточка едва слышно скрипнула, пропуская гостей. Перед Настасьей открылся маленький дворик, заканчивающийся ветхой избушкой. Из дыры в гонтовой крыше в черное небо приятной струйкой уходил сизый дымок. Только сейчас Настасья осознала, как продрогла и проголодалась.

На пороге со светцом в руках появилась древняя старуха. «Горчиха», — опознала ведунью княгиня и отчего-то сразу успокоилась. Это не ловушка, все будет нормально.

— Это ж та, что клюкой Сулену зарубила, — тоже узнала и испуганно прижалась к мачехе Прасковья.

— Не бойся, — погладила ее по голове Настасья, — это не она их, пойдем греться.

— Милости просим, хозяюшка, заждались, — услужливо поклонилась старуха. — Чего ж так долго? — с упреком бросила она Кряжу.

— Дурень Микула влез, поучить пришлось, — хрипло прошипел гридень.

В избе было жарко натоплено, на столе гостей ждали крынки с простоквашей и караваи теплого хлеба. Оголодавшие дети жадно накинулись на еду, княгиня с гриднем ели неспешно, не теряя достоинства. Притихшему в углу Боряте тоже Горчиха преподнесла кусок, тот было хотел как Прасковья торопливо набить рот, но подражая Кряжу, стал медленно жевать, оглаживая хлеб голодными глазами.

— Переждем здесь немного, а как за полночь крепко перевалит, уйдем, — сообщил Кряж.

— Хозяюшку не застуди, — хлопотала Горчиха, расстилая на лавках мягкие овчины, — встретят ли?

— Встретят, — прохрипел гридень.

Настасье очень хотелось узнать, кто встретит, к кому в руки она попала, почему немой заговорил, но при Боряте расспрашивать она опасалась. Помогла сама Горчиха:

— Не обессудь, соколик, — обратилась она к кметю, — но места в избе тебе нет, на сеновал ночевать тебя провожу.

Борята, не споря, послушно поплелся за ней.

— А если он сейчас к Ермиле побежит да нас выдаст? — опасливо посмотрела ему вслед Настасья.

— Что ж он себе враг? Уж он понял, что в живых его оставлять и не собирались, — равнодушно откинулся на лавке Кряж.

Его уверенность передалась и Настасье, она тоже, накрыв сонных детей овчинами, расслабленно протянула руки к очагу.

— Скажи, как ты уходил, Домогост с бабами были живы? — задумчиво спросила она.

— Этот старый пень не так просто сковырнуть, — усмехнулся Кряж, — велел челядинам самим ворота своих хоромов для разграбления открыть. Так большая часть посадских туда за добычей и побежала, княжий терем отстояли.