Рождение сына принесло им огромную радость. Но, не имея опыта семейных навыков и будучи условно вырванными из человеческого общества, они растили его, как умели. Мальчик, впрочем, не доставлял никаких хлопот. Гулять с ним было сложно двум слепым людям, поэтому родители, одев сына теплее, просто распахивали окна на несколько часов. В поликлинику по этой же причине тоже не ходили. Несмотря на замкнутый мир двухкомнатной квартиры, мальчик развивался на редкость быстро. В девять месяцев он проворно маленькими пальчиками вставлял стержень в пластмассовую ручку и завинчивал ее. Собирал по сгибам коробочку и складывал туда ручки по пятьдесят штук. За этим занятием он мог спокойно проводить вместе с родителями целый день под звуки скучного радио с одной единственной радиостанцией. Телевизора по бедности в квартире не имелось.

Около года он серьезно заболел тяжелым воспалением легких, к заболеванию прибавилось заражение крови и токсичные от лекарств почки. Матери с ним из-за слепоты находиться не разрешили. Социальный работник, обещавший навещать мальчика, только пару раз в неделю звонил в больницу, справляясь о его стремительно ухудшающемся состоянии.

Родители в горе не отрывались от своей работы и почти не разговаривали друг с другом, сутками собирая пластмассовые детали и ожидая самого страшного известия. Из их слепых глаз беззвучно текли слезы.

Врачи уже махнули рукой на день ото дня синеющего мальчишку со странными глазами. Медсестры поместили его в отдельный бокс и довольно редко к нему подходили, забывая вовремя кормить его и менять ему постель. Мальчик подолгу, не двигаясь, лежал в сползших колготках, полных испражнений, и в сбившейся рубашонке с засохшими на ней рвотными массами. За все время пребывания в больнице он не издал ни звука. Медсестры, забегавшие сделать ему укол, зажимали нос от запаха в непроветриваемом боксе. Впихивали в рот лекарство, делали инъекцию и убегали. А потом и вовсе стали оставлять на ночь голым на клеенке в детской кроватке без подушки и одеяла, чтобы до утреннего обхода врачей, вместе с клеенкой перенести его в ванную и смыть все сильным напором воды под душем, минимально касаясь мальчишки руками в резиновых перчатках. А он смиренно отводил взгляд уставших нечеловеческих глаз от людей, точно все понимал и сам брезговал своим беспомощным существованием.

Очередным вечером, медсестра, забегая, обнаружила, что мальчишка застыл в неестественной позе и не дышит. Поленившись вызывать врачей и оформлять смерть поздним вечером, она просто вышла, решив, что это подождет и до утра.

Но наутро она обнаружила его исхудавшее тельце, твердо стоящее в кроватке и крепко державшееся костлявыми пальчиками за решетки. Осмотр показал, что мальчик здоров. Последующие анализы это подтвердили, и его выписали домой. С тех пор Ребенок никогда и ничем не болел.

После своей страшной болезни в младенчестве, Ребенок почти всегда молчал, если у него что-нибудь не спрашивали, или если ему не нужно было что-то сказать.

Ребенок никогда ни во что не играл. Он вообще ничего не делал без крайней на то необходимости. Учил уроки, ходил в магазин, готовил обед, а в свободное время – вместе с родителями терпеливо выполнял ручную, доступную для слепых, работу. Его странный взгляд, отсутствие человеческих эмоций на лице – родители не видели. И только на их лица он мог смотреть без опаски того, что человек в страхе брезгливо отвернется.

* * *

Ребенок словно всю свою жизнь терпеливо и смиренно ждал какого-то момента. Как снайпер, получает задание и начинает к нему тщательно готовиться, изучать, чтобы с блеском его завершить. И ждать следующего. И весь его смысл существования – в приготовлении и выполнении. Его больше ничего не интересует. Так и Ребенок. Его мало интересовала жизнь обычных людей, у него не было чувств и эмоций, желаний и отвлеченных мыслей. Он ждал «работы». Такому, как он, роботу выполнения, нужен был «хозяин».

Преданный, холодный, расчетливый автомат – вот кем вырос Ребенок. Идеальный исполнитель, который сделает все, что от него требуется, даже ценой своего последнего вздоха.

Как только ему исполнилось восемнадцать лет, родители без видимых причин скончались в одночасье, точно посчитав свой долг исполненным, а уход – своевременным. Вернувшись с выпускного вечера, Ребенок обнаружил их в постели.

До утра молча сидел на табуретке около них.

На рассвете вызвал необходимые службы.

Сердце его в тот момент окончательно окаменело.

До тех пор, пока родители были живы, он не мог наложить на себя руки, жалея их. Почему он не сделал этого в ту ночь – Ребенок не знал. Но позже этого желания больше не возникало. Он смирился со своим никому не нужным существованием.

Ребенок основал крупный фонд слепых и слабовидящих, который помогал незрячему или слабовидящему человеку собирать не только ручки и розетки, а с помощью специально подготовленного оборудования и компьютерного обеспечения – выполнять более профессиональную и высокооплачиваемую работу.

Фонд Ребенка безвозмездно обучал, обеспечивал необходимым инструментарием и поставлял заказы, также помогал социально адаптироваться к жизни. Фонд Ребенка из маленькой частной компании с государственной поддержкой, очень быстро вышел на мировой рынок с соответствующей прибылью. Люди с физически ограниченными возможностями оказались более целеустремленными, упорными и трудолюбивыми. Соответственно и их объединение не могло иметь провала.

Сам Ребенок, став довольно успешным, богатым, но никому не известным человеком, продолжал вести скрытый и замкнутый образ жизни. А его время уже занимало не завинчивание ручек, а удаленная работа в офисе его фонда. Презентации Ребенок не посещал, встречи вел посредством селекторных совещаний, договора подписывались через представителя…

* * *

Именно Ребенка и нашел Второй для своей цели уничтожения великого эгрегора любви – Мики.

Ребенок, ввиду сильнейшей беспристрастности и безучастности ко всему, не образовал собой ни одного эгрегора, и ни один эгрегор не мог питаться его энергией. Поскольку она не колебалась и была в вечном состоянии нуля, то есть покоя. Ребенок для эгрегоров оказался бесполезен, что для Второго оказалось огромной удачей.

Он подключился к Ребенку без труда и без уничтожения других эгрегоров.

* * *

Если Мика и догадывался, чьих «рук» неслучившееся несчастье, то никак себя не выдавал. Ни своим поведением, ни отношением ко Второму.

– Вот видишь, – возбужденно доказывал Первому Второй. – Мика ничего не понял. Он никакой не великий эгрегор.

– Ты не соображаешь, в чем дело, – попробовал объяснить ему Первый. – Он мог сделать вид, что не понял. Иначе ему пришлось бы разобраться с тобой. Мика не хочет войны. Он поберег тебя.

– Он струсил! Он не может меня уничтожить за прямое нападение на его «источник питания». Мика выжидает время, когда наберется сил и сможет сделать это с легкостью. А сейчас – боится связываться. Значит, Мика слабее меня!

– К сожалению, нет, – возразил Первый. – Просканируй его энергию.