Бытовые удобства и уют, равно как отсутствие электричества и прочих благ, абсолютно не интересовали человека, который, стараясь ступать тихо, осторожно вошел в комнату. Он был одет в новую, серо-синюю с разводами, форму иракской полиции. Судя по знакам различия, мужчина носил звание полковника. На поясе, плотно прилипшая к правому боку, висела коричневая кожаная кобура. Из нее торчала рукоятка пистолета «Colt 1911» сорок пятого калибра. Поднимавшиеся при каждом шаге невесомые волны пыли клубились в полумраке, выписывали причудливые кружева и будто бы опасались даже вскользь касаться тщательно начищенных ботинок полицейского. Притворив за собой дверь, он несколько секунд постоял, а затем подошел к портрету и аккуратно прицепил на место оторванный кусок. Президент Ирака улыбнулся гостю сквозь усы.

Полковник встал напротив окна и поднял к глазам бинокль. Стоя в глубине комнаты, он оставался в тени, тогда как местность за окном была перед ним как на ладони. Дом, комната на втором этаже которого стала наблюдательным пунктом, находился в ста пятидесяти метрах от бункера. Между домом и бункером лежал живописный пустырь. Шершавые стены бункера, разводы ржавчины и облупившаяся краска на толстой стальной двери, цилиндры петель с бурыми пятнами старой смазки. Взгляд наблюдателя переместился. Колонна из четырех внедорожников сворачивала на одну из узких улочек и терялась в плотных клубах пыли, заглушающих даже звук моторов. Полицейский проследил за колонной, после чего снова направил бинокль на бункер.

Один «Хаммер» стоял, перегородив въезд на территорию. За толстым стеклом не было видно водителя, но в крытой маскировочной сетью турели угадывался силуэт пулеметчика. Еще три броневика стояли, приткнувшись к стене, окружающей бункер. С точки наблюдателя были видны только их крыши и обернутые маскировочной сетью пулеметные турели. Стена, возвышавшаяся вокруг бункера, не позволяла увидеть больше. Рядом с армейскими внедорожниками стоял большой гражданский джип. Его белая гладкая крыша резко контрастировала с угловатой армейской техникой и ошибиться было сложно. Это обстоятельство несколько удивило иракца. Краем глаза он уловил какое-то движение и отнял бинокль от глаз. Возле двери бункера стоял американский солдат, а рядом с ним мужчина с видеокамерой, видимо готовился к съемке. В этот момент из черной дыры дверного проема вынырнула худенькая фигурка.

Мужчина, внимательно наблюдавший за происходящим с полутора сотен метров, без труда разглядел сквозь оптику короткий хвост рыжих волос, выбившийся из-под каски. Короткая ухмылка скользнула по его лицу.

В течение следующих пятнадцати минут он внимательно разглядывал происходящее вокруг бункера и насчитал три пулеметные точки на крыше бункера – с южной, северо-западной и восточной стороны. Губы что-то беззвучно шептали. Саддам продолжал улыбаться с плаката. Его бумажное лицо колыхалось на легком сквозняке. Неровные края бумаги в том месте, где портрет был разорван, выглядели точно так же, как и длинный вертикальный шрам на лице наблюдателя…

Леонид проверил крепление микрофона на воротнике у Родиона и взгромоздил на плечо камеру.

– Я готов.

– Ну тогда – «Мотор»! – скомандовала Курочкина и обратилась в объектив. – Мы второй день в Багдаде. Вчера была очень солнечная погода, было очень жарко. Сегодня же, как вы можете видеть, стоит такой… оранжевый туман. Солнца нет, но довольно душно. Вообще, воздух такой… м-м-м… густой, что у меня создается ощущение, будто мы попали в стакан с персиковым соком! Пыль хрустит на зубах. Что это за явление такое?

– Это ветер принес из пустыни в город очень мелкую песочную взвесь, – стал рассказывать Родион, – которая продержится в воздухе еще пару дней… Сейчас еще ничего, а бывало так, что приходилось маски надевать и очки, потому как пыль забивала рот и глаза. Ни дышать, ни смотреть невозможно. Все дома сидят, мы никуда не ездим…

– Ну, раз вы никуда не ездите в такую погоду, давай посмотрим на то, как вы живете. Расскажи, пожалуйста, где вы сейчас размещаетесь?

– Вот, это наше жилище на ближайшие пару месяцев… В этот бункер нас перевели с большой базы несколько дней назад. Так как объект этот для нас новый, то уют мы наводим своими силами…

– Покажешь, как он устроен? Нам можно внутрь зайти?

– Конечно, заходите.

Павел дотянулся до ближайшего пакета с сухпайком и разорвал плотную полиэтиленовую пленку.

– Так, что у нас тут… – он силился прочитать перечень того, что находится в сухом пайке, – э-э-э… какая-то курица… Ага, хлеб, это понятно… Шоколадный… что? Блин, почему по-русски не пишут?

Сергей сидел на водительском месте и с кислой улыбкой следил за тщетными попытками Захарова-старшего разобраться с предложенным меню.

– Ну что ты так на меня смотришь? Мои познания в английском не простираются так далеко! Вдруг тут хозяйственное мыло и запчасти к пылесосу?

Бойченко повернул к себе пакет и перевел.

– Жареная куриная грудка, гуляш, желе, пшеничный хлеб, шоколадный бисквит, конфеты, какао, чай с подсластителем и лимоном, яблочный сидр, специи.

– Врешь, наверное, – с притворным сомнением посмотрел на него Павел. – А у тебя что?

Сергей нехотя прочитал перечень содержимого своего пакета:

– Свиные отбивные по-ямайски с лапшой, печеные яблоки со специями, мягкий сыр с перцем халапиньо, овощные крекеры, молочный коктейль, острый соус, кофе, сахар, сухое молоко.

– Я знал, конечно, что американская армия хорошо кушает не только в столовой на базе, но чтобы вот так, яблоки печеные и этот… халапиньо… Слушай, давай по-нормальному поговорим, а? – тон Павла неожиданно стал серьезным. – Сказки про то, что ты сюда приехал ради Курочкиной… о, пардон… Ради съемок… Это ты ей можешь рассказывать.

Бойченко постарался отреагировать спокойно, но «играющие» желваки спрятать было сложно.

– Так я и думал, – уверенно сказал Павел, следивший за реакцией Сергея. – Она-то в тебя, похоже, влюбилась. А ты ее, получается, обманываешь? А как ты объяснишь, что…

Договорить Павел не успел. Бойченко стремительно дотянулся до ручки пассажирской двери, резким толчком распахнул ее и попытался выпихнуть Павла наружу. Но тот удержался. Правда, содержимое его пакета высыпалось на колени и под сиденье.

– Э, приятель, ты чего! Я же уроню свой шоколадный бисквит! К тому же эта машина – частичка России. Ты же меня Родины лишаешь!

– Я тебе не приятель, дубина, – сквозь зубы процедил Бойченко, – и мне с тобой разговаривать не о чем.

– О, «дубина», это что-то новенькое. Прогресс… – Павел собрал еду обратно в пластиковый мешок. – А то все «идиот» да «придурок»… Может, хватит уже, а? Тебя послушать – все вокруг идиоты да придурки!

– Ах, сударь, простите великодушно… – с неприкрытой издевкой «извинился» Бойченко.

– О, нет-нет, тогда уж лучше «придурок»… Я тебя хотел спросить… – продолжил Павел после небольшой паузы. – Вот мы закончим снимать, поедем домой. А ты тут останешься. Ну, или на крайняк, в консульстве, со своим другом Коровиным. То тебя не впускают в страну, то тебя не выпускают… Наде-то найдешь, что наплести. А мне интересно.