Никто из них не хотел нового короля, но угроза Дюмурье покончить с якобинцами одним ударом оказалась огромным соблазном. Депутаты мечтали убрать политических противников, каждый своих. 1 апреля они приняли декрет о возможности нарушения парламентской неприкосновенности. Любого депутата можно было арестовать и гильотинировать.

Теперь вопрос стоял просто: кто кого.

Адриан ходил сам не свой. Он, человек весьма прагматичный, часто думал о том, что если бы его брак с Анжеликой состоялся, то она уже была бы на сносях. Тогда ему не грозил бы призыв в революционную армию.

«Неужели девять месяцев прошло?»

Адриан прикинул на пальцах. Да, если бы не задержка судна, то к 20 июля 1792 года она уже была бы во Франции, а сейчас, в пределах трех недель — родила бы. Время летело — он и оглянуться не успел!

Вторым, на что сразу указал ему его расчетливый ум, было золото. Он видел в Нанте этот вексель, а потому знал, сколько она вывезла. Адриан выручил от продажи акций почти столько же. Случись им объединить капиталы, он оказался бы в первой полусотне богачей Франции. На таком уровне уже нет нужды ни рисковать, ни даже договариваться. Там деньги все делают сами.

Его мучило и то, что он так и не понял о ней чего-то главного. Простая девчонка, выросшая где-то на далекой Мартинике, благополучно вышла из инквизиции, без единого су в кармане добралась до Парижа, не пропала на улице. Вексель — так вообще отдельный разговор.

Но больше всего молодого человека терзало другое. Анжелика его бросила! Презреть ясную перспективу свободы и достатка, перешагнуть через мнение света, покинуть квартиру, снятую специально для нее, и уйти? Такого он еще не видел и не думал, что когда-нибудь столкнется с чем-то подобным.

С такими вот мыслями Адриан и обходил бывших генеральных откупщиков. Понятно, что дела его не слишком клеились. Во-первых, ему сразу же отказали в продажах все, кто был связан с порохом.

— То, что у вас есть деньги, ничего не значит, мсье Матье, — прямо сказал ему первый же бывший откупщик. — Порох это война, а она — сердцевина всей революции. Я и так под следствием. Стоит мне сделать шаг в сторону, и коммуна тут же занесет меня в списки подозрительных. Значит, через неделю жди ареста, а потом поздоровайся с мадемуазель Гильотиной.

То же самое сказали ему и те персоны, которые были связаны с водкой и главным сырьем для производства крепких напитков — сахаром. То и другое входило в число стратегически важных продуктов. Британские корабли, участвующие в войне с Францией, уже перекрыли перевозки сахара из Вест-Индии.

— Вам никогда не купить ни сахарных заводов, ни водочных, — прямо сказали ему. — Вы же видите, в Париже сахара просто нет. Его перегоняют на водку и отправляют на фронт. Водка — главное топливо войны.

Разумеется, всей правды ему не говорили. Бывшие откупщики давно уже не были монополистами. Их фабрики нет-нет да и покупали некие лица, приближенные к отдельным депутатам конвента. Но Адриан не был таким лицом.

Он снова приехал к Лавуазье, но тот лишь развел руками и заявил:

— Значит, я ошибся, и события развиваются быстрее, чем мне хочется. Я имею в виду следствие и свою близость к гильотине.

— Тогда, может быть, вы продадите мне свое табачное дело? — предложил Адриан.

Лавуазье улыбнулся и ответил:

— Запросто, но оно вам не слишком нужно. Ассигнаты стоят все меньше. Табак дорожает. Если он хороший, то давно не по карману французам.

— Значит, я буду делать табак попроще, — ничуть не смутился Адриан.

— Да куда уж проще! — Антуан хмыкнул. — Я еще держу качество, но уже в убыток, а у остальных табак на три четверти состоит из обычной французской соломы.

— Значит, и я буду делать из соломы, — пообещал Адриан.

Он уже знал, что правил рынка не обманешь. Если хороший табак французам не по карману, то следует делать тот, который они могут купить.

— Хотите попасть под обвинение во вредительстве? — осведомился Антуан. — И потом, что вы будете делать, если британцы станут топить наши табачные суда? У нас ведь война.

Адриан задумался и удовлетворенно хмыкнул. Он уже знал, во что вложит свои немалые деньги.

— Спасибо вам, Антуан! — Он крепко обнял великого ученого. — Мне пора ехать!

Всего через неделю Анжелика почувствовала себя совершенно отдохнувшей. Главное, она была счастлива. Жизнь удовлетворяла ее желания точно так же, как хорошая партнерша вторит каждому движению изобретательного танцора. Едва ее посещало желание принять ванную, как та оказывалась полной горячей воды. Стоило ей на мгновение взгрустнуть, как перед ней словно из-под земли вырастали два десятка симпатичных ребят и девчонок, умеющих и спеть, и станцевать, всего-то за двадцать су в день! У нее даже форель клевала впятеро чаще, чем у любого рыбака из ее коммуны.

Но время шло. Песни и танцы начали повторяться. На исходе третьей недели Анжелика вдруг подумала, что если бы шхуна пришла в порт Бордо в срок, то она как раз к этому времени стала бы матерью. Ее настроение испортилось.

Нет, она вовсе не сохла по Адриану! Анжелика толком и не запомнила его. Она тем более не жаждала родовых мук — видела на плантации, как это происходит. Но девушке уже было практически восемнадцать, а у нее ни мужа, ни поклонника, ни даже приятельницы!.. Единственная подруга во всей Франции — Терезия Кабаррюс, ныне маркиза де Фонтене, жила в Бордо. Так сказала Анжелике мадам Лавуазье.

«И что мне мешает съездить в Бордо?» — подумала Анжелика, хмыкнула, огляделась по сторонам и не обнаружила никаких помех.

— Франсуа! — крикнула она, и от конюшни к ней тут же подбежал все тот же кучер, всегда готовый к любым услугам и оставленный при доме.

— Все, что вам угодно, графиня!

— А не прокатиться ли нам в Бордо?

Разбойничьи усы кучера взлетели.

Он низко поклонился и заявил:

— Безмерно счастлив угодить вам, госпожа.

За полдня она собралась. В карету с усиленными осями мужчины загрузили несколько ящиков для «фарфора». Потом Анжелика подумала и приказала снарядить еще пару карет для вещей и прислуги. Обходиться малым девушка уже отвыкла.

К вечеру она снова оказалась во Франции, удивительной, разнообразной, а иногда и немного пугающей. Здесь шли по дорогам длинные колонны новобранцев, большую часть которых составляла безусая молодежь, били барабаны и скулили флейты. Каждый город был полон попрошаек. На любом перекрестке стояли официальные лица, имеющие право проверять документы и досматривать багаж.

Анжелика, которой председатель ее персональной коммуны готов был выправить любую бумагу, представлялась графиней д’Ами.

На каждом посту она слышала одно и то же:

— Гражданка д’Ами, титулы во Франции отменены. Вам нет нужды сообщать о вашем аристократическом происхождении.