Итак, она гладила, размышляя о своей собственной пригодности на что-то, когда через десять минут после начала передачи новостей диктор, устремив в камеру мрачно-печальный взгляд, объявил, что полицией разыскивается подозреваемый в совершении зверского нападения вблизи от одного из городских баров. Селеста бросилась к телевизору, усилила звук. Диктор продолжал:

— Сейчас реклама, затем программа новостей Харви и прогноз погоды. Затем снова новости. Оставайтесь с нами.

Следующее, что увидела на экране Селеста, была женщина с наманикюренными ногтями, пытавшаяся отскрести и отмыть форму для выпечки, выглядевшую так, как будто ее окунули в жидкую карамель; вкрадчивый голос за ее спиной расхваливал преимущества новейшего и эффективнейшего средства для мытья посуды, а Селесте хотелось кричать, кричать во весь голос. Эта новость имела какое-то сходство со всеми этими недолговечными бытовыми приборами — изготовленными так, чтобы манить и вынуждать купить их. А уж они, изготовители, как обещали, доставят продукт вам, исподтишка подхихикивая над вашей доверчивостью.

Она убавила громкость и, подавив мимолетное желание вырубить к черту телевизор вместе с надоевшей рекламой обманной дешевки, направилась к гладильной доске. Дэйв с Майклом полчаса назад пошли в магазин купить наколенники и маску для кетчеров, которые в бейсболе ловят мячи. Перед уходом он сказал Селесте, что слушал новости по радио, но ей даже не нужно было утруждать себя взглядом в его сторону, чтобы убедиться в очередной лжи. Майкл, маленький и худенький, проявлял себя неплохим кетчером — «одаренным ребенком», как говорил мистер Эванс, его тренер, способным одной рукой ловить «баллистические ракеты», что нечасто случается у ребенка в его возрасте. Селеста вспоминала детей, с которыми вместе выросла — кетчерами обычно были крупные ребята, с расплющенными носами и выбитыми передними зубами, — и она поделилась своими страхами с Дэйвом.

— Дорогая, сейчас выпускают специальные маски, ты разве не знаешь? Они крепче, чем акульи клетки. Трейлер, столкнувшись с такой маской, разлетится на мелкие кусочки.

Ей потребовался целый день, чтобы обдумать это и снова подступить к Дэйву с тем же вопросом. Майкл может играть кетчером или каким угодно игроком, но у него должно быть самое хорошее снаряжение; и еще одно непременное условие — никогда не помышлять о футболе.

Дэйв, и сам никогда не игравший в футбол, согласился после десяти минут полушутливого спора.

И вот теперь они покупали спортивное снаряжение для Майкла ради того, чтобы Майкл стал зеркальным отражением своего папаши, а Селеста, уставясь в телевизор и поставив утюг на подставку, смотрела рекламу корма для собак, после которой должны были снова передавать новости.

— Прошедшей ночью в Олстоне, — начал диктор, и сердце Селесты екнуло, — студент-второкурсник Бостонского колледжа подвергся нападению двух человек рядом с популярным ночным клубом. Как сообщают, жертва нападения, Кэри Вайтейкер, получив удар пивной бутылкой, находится в критическом состоянии в…

У нее вдруг защемило в груди так, словно маленькие комочки влажного песка бешено закрутились внутри грудной клетки; она поняла, что сообщения о нападении или об убийстве человека в «Последней капле» она уже не выдержит. Но они, как и обещали, перешли к прогнозу погоды, и Селеста вздохнула с облегчением.

Они, должно быть, уже нашли этого человека. Если он умер («Дорогая, я, похоже, убил человека»), репортеры наверняка смогли получить сведения о нем через свои источники в полицейском участке; или — через список лиц, на арест которых выписаны ордера, или — попросту прослушивая переговоры полицейских, общавшихся по радиотелефону.

Возможно, Дэйв, впав в ярость, превысил предел самообороны, когда набросился на бандита. А может, бандит — или тот, кто напал на Дэйва — после ухода Дэйва попросту отполз куда-нибудь, чтобы зализать свои раны. Может быть, то, что она спустила вчера в сток раковины вовсе и не кусочки мозгового вещества. Ну, а вся эта кровь? А как кто-то, потеряв столько крови из раны на голове, мог выжить, не говоря уже о том, чтобы куда-то скрыться?

Она выгладила последнюю пару брюк, рассортировала все переглаженное, разнесла его по шкафам Майкла, Дэйва и ее, вернулась в кухню и встала посреди нее, не зная, что делать дальше. По телевизору передавали игру в гольф; сильные удары по мячу и сухое щелканье аплодисментов немного отвлекли ее от того, что с раннего утра тревожило ее. Это не было связано с проблемами, касающимися Дэйва, и прорехами в его рассказе, хотя и касалось того, что произошло прошлой ночью и его появления с головы до ног измазанного кровью; это была кровь, что капала с его брюк на кафель пола, кровь, что вытекала из его раны, кровь, которая потом исчезла в водовороте стока раковины.

Сток. Именно сток. Именно о нем она забыла. Прошлой ночью она сказала Дэйву, что прочистит сточную трубу под раковиной, вычистит напрочь все остатки улик. Она приступила к этому незамедлительно, поспешно встала на колени на кухонный пол, открыла нижнюю дверцу буфета, начала внимательно изучать чистящие средства и губки, пока не увидела у задней стенки ушковый гаечный ключ. Она снова подошла к мойке, стараясь перебороть в себе отвращение, которое возникло в ней, как только она открыла дверцы шкафчика, в котором была арматура, подведенная к раковине; отвращение, которое она испытывала всякий раз, когда видела крысу, лежащую под грудой тряпья, принюхивающуюся к запаху тела и подергивающую при этом усами…

Зажав в руке гаечный ключ, она просунула его сквозь тряпье, которым была забита мойка, уронив при этом несколько банок с чистящим порошком, не переставая убеждать себя, что бояться чего-либо глупо, но так и не убедила, не убедила из-за того, что по-научному называется фобией. Она испытывала отвращение при необходимости просунуть руку в узкое темное пространство; Розмари досмерти боялась лифта; отец смертельно боялся высоты; Дэйв покрывался холодным потом, когда надо было спуститься в подвал.

Она поставила ведро под сифон стока, чтобы в него вылилось все, что находилось в сливной трубе. Лежа на спине, она дотянулась до крышки сифона, вставила ушки ключа в прорези и начала вертеть ее; крышка упала в ведро, а вместе с ней в него вылилась и вода, собравшаяся в сифоне. На какое-то мгновение она испугалась, как бы вода, наполнив ведро, не залила пол, но сильный поток очень скоро иссяк, и из зева сифона потекла струйка толщиной в спичку, но и та вскоре перешла в редкие капли; она видела, как в ведро упал пук спутанных черных волос и мелкие ядрышки каких-то зерен. Теперь надо было отвернуть находившуюся почти вплотную к стене муфту, присоединяющую отводное колено к фановой трубе. Это было не так-то легко, муфта не поддавалась; Селеста, уперевшись ногами в плинтус буфета, налегла на ключ с такой силой, что либо ее рука в запястье, либо ключ могли не выдержать и переломиться пополам. А потом, когда муфта наконец поддалась всего лишь на полдюйма, да еще и с пронзительным металлическим скрежетом, Селеста переставила ключ в другое положение, и муфта, хотя и с прежними усилиями, но стала отвинчиваться вдвое быстрее.

Через несколько минут перед ней на полу посреди кухни стояло полное ведро. Ее волосы и рубашка были влажными от пота, но ее грудь распирало от чувства, близкого к полному триумфу — ведь она взялась за истинно мужское дело, в котором сила выступает против силы, и одержала верх. В куче тряпья она нашла рубашку Майкла, из которой он давно вырос, и скрутила ее в жгут, который смогла протолкнуть в трубу. Она проделала это несколько раз, пока окончательно не убедилась в том, что внутренняя поверхность трубы чиста и на ней нет ничего, кроме ржавчины, после чего положила рубашку в небольшой пластиковый пакет из продовольственного супермаркета. Взяв трубу и бутылку со средством «Хлорокс», она вышла с ними на крыльцо черной лестницы и промыла трубу, слив жидкость в кучу сухой рыхлой земли из-под комнатных цветов, погибших прошлым летом; куча земли пролежала всю зиму у входа на черную лестницу, дожидаясь своей очереди отправиться на свалку.