Джимми посмотрел туда, куда указывал Дево, и увидел трех полицейских, вытаскивающих какого-то пьянчугу из сгоревшего трехэтажного дома на дальней от них стороне Сидней-стрит. Пьянчуга, которому было явно не по душе то, что копы потревожили его сон, яростно сопротивлялся до тех пор, пока один из полицейских не протащил его лицом по обугленным ступенькам до самого низа. Джимми рассеянно наблюдал эту сцену, и тут Эд вдруг произнес: «Водолазы». Они не стали бы посылать водолазов под воду, если бы искали что-то живое.

— Да, похоже, дело-то серьезное, — присвистнув, произнес Дево, а потом, посмотрев на Джимми, спросил: — А чего ты так нарядился?

— Провожал Надин к Первому причастию. — Джимми продолжал наблюдать за тем, как коп поднял несчастного пьяницу, и перед тем как затолкать его в оливковый седан с сиреной, нагнул его голову и что-то сказал ему на ухо.

— Прими мои поздравления, — радостно воскликнул Дево.

Джимми поблагодарил его кивком и улыбкой.

— Так, а какого черта тебя принесло сюда?

Дево, повернув голову назад, посмотрел вдоль Роузклер-стрит в направлении церкви Святой Сесилии, а Джимми вдруг почувствовал всю нелепость своего пребывания здесь. Действительно, какого черта его принесло сюда, да еще в шелковом галстуке, в костюме за шестьсот долларов; какая нужда ему обдирать лакированные ботинки и пачкать брюки о ржавые перила?

Кейти… вспомнил он.

До сих пор ему казалось невероятным, что Кейти может пренебречь таким событием, как Первое причастие своей сестры, проспать его пьяным сном или одурманиться постельными ласками и разговорами своего очередного парня. Черт знает что. Неужели она не могла прийти в церковь хотя бы с опозданием? Сам Джимми до крещения Кейти не переступал порога церкви по крайней мере лет десять. Да и потом он не бывал в церкви до того дня, когда встретил там Аннабет, а уже после этого начал регулярно посещать храм. Так почему, выйдя из церкви и увидев патрульную машину, свернувшую на полной скорости на Роузклер-стрит, он почувствовал что-то неладное, вернее, ужасное? Только потому, что и до этого, и в тот момент он волновался из-за отсутствия Кейти. Он злился на нее, заставлял себя не думать о ней, но только она и была в его голове, когда он смотрел на полицейских, направлявшихся к парку.

А сейчас? Сейчас он был в полной растерянности. В полной растерянности и при полном параде и вне себя от того, что велел Аннабет вести девочек в ресторан, а сам обещал присоединиться к ним чуть позже. Услышав это, Аннабет устремила на него взгляд, в котором смешались раздражение, замешательство и едва сдерживаемая злость.

Джимми повернулся к Дево.

— Да просто любопытство, как и у всех здесь. — Он похлопал Эда по плечу и добавил: — Ладно, пойду.

А внизу, на Сидней-авеню, один полицейский перебросил другому связку ключей от автомобилей, и тот направился к фургону К-9.

— Давай, Джимми. До встречи.

— До встречи, — медленно произнес Джимми, все еще глядя перед собой, на улицу, по которой фургон К-9 сначала двигался задним ходом, а потом, чтобы переключить скорость, остановился, примяв кусты у дороги, и Джимми снова почувствовал прежнюю ноющую боль.

Такую боль чувствует только душа и ничего больше. Подчас эта боль доносит до вас правду — правду, которая, как вам кажется, противоречит логике — но ваши предчувствия обычно подтверждаются, даже если правда, которую вы чувствуете в душе, страшная, пугающая, а вы не хотите заставить себя принять ее за правду. Вы стараетесь не думать об этом, гоните эту мысль от себя, идете к психотерапевту, тратите кучу денег в барах, забиваете себе голову тем, что видите на телеэкранах, — все ради того, чтобы бежать от жестокой, страшной правды, которую ваша душа почувствовала намного раньше, чем о ней узнал ваш мозг.

Джимми чувствовал, что это назойливое беспокойство словно гвоздями, вбитыми в подошвы башмаков, удерживает его на месте, хотя ему больше всего на свете хотелось бежать, бежать изо всех сил и делать что-нибудь, делать, а не стоять здесь и не пялиться на этот проклятый фургон, разворачивающийся на улице. Такие же гвозди целым пучком пронзали его грудь, толстые, холодные, как будто выстрелом из пушки всаженные в грудную клетку; он хотел закрыть глаза, но и в них тоже были гвозди, которые не давали векам опуститься на его широко раскрытые глаза. Фургон между тем выехал на середину улицы, а Джимми все смотрел и смотрел на него, словно его взгляд был намертво приклеен к этому фургону, вокруг которого постепенно собирались все, кто был поблизости, кто до этого шарил по траве и кустам, фотографировал, заглядывал внутрь фургона, видимо за инструкциями, передавал найденные и помещенные в пластиковые мешочки предметы копам, стоявшим на улице и на тротуаре.

Машина Кейти.

Не только той самой модели. Не просто похожая на ее машину. Ее машина. Вмятина справа на переднем бампере, правая фара без стекла.

— Господи, Джимми. Джимми? Джимми! Да посмотри же на меня. Ты в порядке?

Джимми посмотрел на Эда Дево, не понимая, как здесь оказался Эд, который стоял на коленях, наклонившись над лежащим на земле Джимми, и в упор смотрел на него своими круглыми ирландскими глазищами.

— Джимми? — Дево протянул ему руку. — Ты в порядке?

Джимми смотрел на эту руку, не зная, что ответить. Водолазы, стучало у него в голове. В канале.

Уитни нашел Шона среди деревьев примерно в сотне ярдов от лощины. Здесь на более открытом участке следы крови обрывались, не было видно и никаких других отпечатков — дождь, прошедший прошлой ночью, начисто смыл все, что не смогла спрятать природа.

— Собаки учуяли что-то около старого кинотеатра. Не хочешь сходить туда?

Шон утвердительно кивнул, и в ту же секунду запищала его рация.

— Инспектор Девайн слушает.

— Тут у нас мужчина…

— Где это тут?

— На Сидней-стрит, инспектор.

— Дальше.

— Мужчина утверждает, что он отец разыскиваемой девушки.

— А как, черт возьми, он проник за оцепление? — Шон почувствовал, как к лицу его прилила кровь, отчего оно стало красным и горячим.

— Сумел пробраться, инспектор. Что я могу еще добавить?

— Выведите его за оцепление. Психолог еще не прибыл?

— Психолог в пути.

Шон прикрыл глаза. Все в пути, как будто все они сейчас застряли в проклятущих уличных пробках.

— Послушайте, попытайтесь успокоить отца сами, пока психолог не подъехал. У вас же были тренировки по таким делам.

— Хорошо, но он спрашивает вас, инспектор.

— Меня?

— Он говорит, что знает вас. Говорит, ему сказали, что вы здесь.

— Нет, нет, нет. Послушайте…

— Он не один, с ним несколько мужчин.

— Несколько мужчин?