в нашем Храме… Вот что я тебе скажу, – в глазах настоятеля появилось отеческое выражение, – будь как сей достойный слуга государя и Храма, и дух твой избегнет скверны и исцелится. Иди же!

Виан быстро взглянул на Селивана. Тот, как обычно, смотрел на него с ненавистью. Пожав плечами и поклонившись настоятелю, парень вышел из покоя. Однако у дверей Храма Селиван его нагнал. I

– Благодарю, – сказал Виан, заметив приближающегося стремянного.

– Плевал я на твою благодарность! – скривился Селиван. – А наперед запомни, дурак, что я тебе говорил, и не читай чего ни попадя. И мне не попадайся! Ножками стопчу!

И развернувшись на каблуках, Селиван растворился в полутьме Храма, Виан же вышел на освещенную улицу.

Как-то вечером младшие конюхи – Виановы ровесники, а то и моложе, – собрались за конюшней вокруг старика-слуги, убиравшего двор. Сейчас коренастый дедок, отставив свою щетку, которой обычно гонял всякий мусор, отдыхал, привалившись к нагретой солнцем стене, и травил байки. А хорошие байки чего не послушать? Самое милое дело. Недаром же всяким бродячим баюнам да сказителям за это даже звонкой монетой платят!

– А в боданских лесах, – говорил старик, поглаживая белую бороду, – водится зверь-боннакон. Не слышали небось о таком? Так вот. Зверь тот видом своим напоминает быка-зубра: такой же бурый да кучерявый. Даже копыта у него и хвост аккурат как у зубра. Ну, зубры-то теперь редкость, а раньше водились и в наших краях. Вот, бывало, прямо к стенам тищеборским подходили, точно вам говорю. А уж в лес за ягодами-грибами бывалоча пойдешь, а они тут как тут. Встанут на полянке да и смотрят на тебя. Ну а зубр-то – он тот же бык, только лесной да круторогий, поди узнай, что у него на уме!

Дедок перевел дух, а компания молодых служек и конюхов терпеливо ждала продолжения.

– Так вот, – возвратился к рассказу старик, выдержав положенную драматическую паузу, – Бонна-кон – он на зубра похож, только более щуплый, а рога такие крутые да загнутые, что бодаться ими он не может вовсе. Не живет боннакон в наших местах – и слава Пастху. Вот, помню, был я, ну, примерно как вы сейчас, такой же зеленый. И тоже на конюшне служил, лошадей чистил да навоз выгребал. Не при Власе это было еще, не при нынешнем царе. И вот довелось мне, молодому парнишке, служкой при посольстве царском в Боданию отправиться. Ну, чего я в пути навидался – и за двадцать вечеров не пересказать. А ежели кратко, так и там тоже люди живут, пшеницу растят да коров пасут.

Встретили наше посольство местные люди, знатные да ученые. Встретили прямо на границе, и дальше в столицу ихнюю мы поехали уже вместе. А заправлял нашим посольством воевода тогдашний, сейчас уже и не припомню, как его зовут. И был тот воевода страстным охотником. Прямо хлебом его не корми, дай с самострелом да с собаками по лесам-полям поскакать! Чтоб хоть зайца – да подстрелить. А уж ежели какой новый зверь попадется, которого он не видал прежде, тут уж не будет ему счастья, пока он того зверя не сохотит! Ну и разбирался он в звериных породах, книжки, видать, какие-то читал.

И вот едем мы, значит, лесом. Ну не то что лесом, а так – деревья вроде высокие, и много их, а стоят как будто бы друг от друга особняком. И вдруг впереди перебегает дорогу какой-то зверь. Я было подумал – корова. А воевода наш углядел да и загорелся: «Это ж, – говорит, – боннакон! Такого добыть, не осрамившись, большое дело для доброго воина!» Боданец, что рядом ехал, – ученый, видать, у них там этих ученых пруд пруди, да все важные такие! Так вот, боданец этот – говорит: «Это не боннакон, а лесная антилопа зоргель!» «По-вашему, – отвечает воевода, – может, и зоргель, а по-нашему – бонна кон, и зверь этот редкостный весьма!» Так слово за слово – и поскакали они вдвоем с боданцем за этим зверем, а за ними и еще кое-кто из бояр. Боннакон-то недалеко убежал, они его на полянке догнали в четверти переклада или около того. Воевода и выстрелил из самострела, да зверя и ранил в плечо.

Стоит боннакон, убежать не может. Стоит, набычившись, хвостом помахивает. Воевода с боданцем спешились, и боданец давай зверя сзади обходить. А воевода-то ему и говорит: «Осрамишься!» А сам смело к зверю спереди идет да меч достает. Боданец лишь головой качает, дескать, куда же этот угориец прямо к морде прется! Нешто его не учили, как к зверям коровьей породы подходить надобно. И тут боннакон как задерет хвост!

Молодое поколение потешалось над незадачей ученого боданца: боннакон-то из-за своих коротких рожек только так и защищается, обдавая врага потоком «ароматных» удобрений! Конек выглянул из неплотно прикрытых дверей и некоторое время слушал рассказчика. Затем негромко фыркнул, покачав ушастой головой, и, выйдя во двор, улегся у стены конюшни, подобрав под себя ноги. Улегся, поерзал, устраиваясь поудобнее, и вперил взгляд в старика. Дедок закашлялся, поперхнувшись, и замолчал ненадолго, словно потеряв мысль.

– Вот что я вам, ребятки, еще расскажу, – начал он, – история эта новая, мне ее только недавно один прохожий человек поведал. Живет за Соленым морем царь-девица. Живет она одна на волшебном острове. Ни в чем нужды она на острове том не испытывает: что ей ни понадобится – тотчас же чудесным путем возникает!

– Что же она, девица эта, – чернокнижница, что ли? – с подозрением спросил один из слушателей.

– Какое там! – отмахнулся дедок. – Это остров чудесный, а сделался он таким неведомо когда – теперь уж не упомнить, не узнать! И потому всегда та царь-девица сыта и довольна всем. Рассказывают, что она самому Месяцу родней приходится, вот небось за это Пастх милостивый и позволил ей до поры безбедно на чудесном острове обретаться. Дева эта отменной красоты, и многие цари да королевичи хотели бы к ней присвататься, да не могут тот остров отыскать – не знают шкиперы к нему дорогу! Но есть все же способ с той девой встретиться. Три раза в год садится она на золотой челн, что сам всякую дорогу знает, отправляется поперек Соленого моря в условное место на берегу. Место это тайное, но человек упорный может его разыскать да царь-девицу подстеречь!

Конек внутренне усмехнулся, встал, демонстративно почесался о стенку и ушел в конюшню спать. Но, уходя, краем уха слышал, как среди слушавших дедов рассказ назревает дискуссия – кто из присутствующих мог бы подстеречь загадочную царь-девицу.

– А вот, – донеслось напоследок, – Виан, вот. Он, говорят, жар-птицу поймал! Живую. Не, я не видел, кто ж меня в царевы покои пустит! Но мне двоюродный брат говорил, который полы натирает, – там она, у девки царевой в палате…

Очередное утро началось со скандала. Виан в нем, впрочем, не участвовал и даже не имел к нему прямого отношения, а потому узнал о событиях от знакомого стражника, дежурившего в жилом крыле дворца как раз в это время.

Начала все Сура. Ровно в тот момент, когда по городу обычно разносится звон храмовых колоколов, сообщая честным почитателям Пастха, что бог своим циркулем отмерил начало нового дня. Стражникам, дежурившим ночью, в это время отчаянно хочется спать, а до смены остается еще немногим более часа. Вот и Вианов знакомец отчаянно зевал, опираясь на положенную по штату алебарду, пользуясь тем, что в коридоре он один и никто его зева не увидит. Именно в этот миг – словно специально выбирала! – перекрыв прочие звуки и придав сонному стражу бодрости, по дворцу разнесся вопль: