— Пошли? Это быстро. Мы просто мимо пройдем. Или вы спешите?

— Я не спешу, — возразил Федор. — А почему, кстати, вы некупаетесь?

Пока она придумывала, что бы такое ему сказать поумнее,из-за поворота дорожки прямо на них выскочила Галка, не жена, а любовницаВадима, у которой это слово было написано на лбу, по крайней мере по мнениюФедора Тучкова.

— Галя! Что с вами?! Вы… упали?! Ушиблись?!

Лицо у нее было залито слезами, рот странно перекошен, иМарина не сразу поняла, что это оттого, что помада размазана по подбородку.

— Господи, что случилось?!

Галя посмотрела на них обоих, губы еще больше повело всторону, она как будто захлебнулась слезами, потому что зажала рот рукой,замотала головой и кинулась бежать — вверх по дорожке. Волосы извивались иползали по ее спине.

— Галя!

Но она уже исчезла за поворотом дорожки.

Марина посмотрела на Федора, а Федор на Марину.

— Что с ней такое? Господи, ее нельзя отпускать в такомсостоянии! Она не в себе! Что могло случиться?!

Марина порывалась бежать следом, но Федор ее придержал.

— Да все, что угодно. Ей могли позвонить из дома и сказать,что заболел ребенок, или с работы и сказать, что с первого числа ее сокращают.Все, что угодно.

— Не все, — возразила Марина. — Так можно рыдать, толькокогда… кончилась жизнь и дальше все темно.

— Ты когда-нибудь рыдала так, как будто кончилась жизнь?

— Нет. Никогда.

— Тогда откуда ты знаешь?

— Я знаю.

Они помолчали. Река нестерпимо сверкала между деревьями.

— Все это непонятно, — промолвил Федор Тучков, нашарил впереднем кармане защитных бриджей темные очки и нацепил их на нос. Очки делалиего странным образом похожим на Павлика Лазарева. — Очень непонятно. Ремень нетот. Вероника видела, как покойник выходил из комнаты напротив. Что он тамделал? Сама она неизвестно куда бегала утром, да еще соврала, что не бегала.Зачем? Непонятно. Зачем Элеонора патрулировала территорию с корзиной? О чем онатебе проговорилась?

— Когда… проговорилась?

— Тогда же. Утром. Она сказала, что Оленька что-то видела,или слышала, или ей показалось.

— Да, — согласилась Марина, — сказала.

— Что имелось в виду? Что ей могло показаться? Она зналапокойного или все это выдумки ее мамаши? Почему Элеонора так перепугалась? Скем ссорилась Вероника на балконе? Кого боится Вадим? Кто эта «она»? Междупрочим, если ты уверена, что Вероника ссорилась с мужчиной…

— С мужчиной.

— Значит, есть еще какая-то женщина. Вадим ее боится. Чтоэто за женщина?

— И еще Юля с Сережей, помнишь, на дорожке? И Вероника вчераночью. С кем она говорила?

Федор Тучков покрутил головой.

— Получается так, что каждый что-то скрывает, и нам нужновыяснить, что именно и имеет ли это отношение к… убийству.

Ах, какие прекрасные, «детективные» слова! Кажется, где-тонеподалеку бродит загорелый полицейский капитан с пушкой, засунутой за ременьвыцветших и потертых джинсов, и еще кажется, прошелестела юбка горничной — ужне сжимает ли она в кармашке своего кружевного фартука пузырек темного стекла снадписью «Яд»?!

По Марининому лицу как-то сама собой растеклась счастливая исосредоточенная улыбка.

— Поговори с Вероникой. — попросил Федор. — Если сможешь,поговори еще с Элеонорой, а лучше с Оленькой. Самое лучшее — с обеими. Выясни,что имела в виду мамаша, когда сказала, что Оленька встретилась с покойным вмагазине и после этого расстроилась. С Галей тоже можно попробовать поговорить.Выяснить, что это такое с ней… приключилось.

— Она не станет разговаривать.

— Почему?

Марина пожала плечами.

— Все ясно, — сказал Федор задумчиво. — Страсть ее скрутиласвоей мозолистой рукой. Вся в слезах и в губной помаде.

Тут Марина обозлилась:

— Вы что, никогда не были так влюблены, чтобы… как она…чтобы… до слез…

— А вы что? Были?

— Почему вы говорите это таким тоном? Или влюбиться,по-вашему, стыдно?!

— Боже сохрани, — перепугался Федор Тучков, — наоборот,почетно.

Марина посмотрела на него, а он на нее.

— Вы странный человек, Федор Федорович.

— Я не одобряю истерик, — жестко сказал он. — Ни на какомуровне. Ни по какому поводу. Если человек в истерике, значит, с ним не все впорядке. Значит, его нужно подлечить. Моя мать врач. Знаете, как называетсясостояние, в котором пребывает наша Галя?

— Как?

— Неконтролируемая истероидная реакция.

Марина моргнула. Он усмехнулся.

— Просто у вас сформированы устойчивые стереотипы. Раз она втакой истерике, значит, у нее такая сильная любовь. Или у него. Это… неправильные стереотипы. Любовь и истерика никак между собой не связаны. — Оннемного подумал. — Вернее, не совсем так. Очень часто под влиянием данныхстереотипов мы как раз и принимаем истерику за любовь, а на самом деле…

— Федор, — перебила его Марина, — ты что? Психиатр?

— Моя мать врач, — повторил он терпеливо, — очень хороший.Кстати, она преподавала на курсе, где училась Лена Малышева.

— Кто?!

— Лена Малышева. Она теперь ведет программу «Здоровье». Мамавсегда про нее говорила — талантливая девочка.

— Малышева?!

— Ну да. Мы, между прочим, дружили. Я даже в нее влюбленбыл. Но она выбрала… не меня.

— Какие у тебя… знакомства! — сказала Марина небрежно.

Упоминание о том, что он был влюблен, да еще в телевизионнуюзвезду, ее расстроило.

Елена Малышева! Подумать только! Бабушка только и делала,что рассказывала, что «рекомендовала», а чего «не рекомендовала» Малышева вочередной программе.

И еще Марину раздражало, что он так все разложил по полочкам— вот это любовь, вот это «истероидная реакция», страсть скрутила мозолистойрукой!

Еще три дня назад он стоял перед ней, слегка согнувшись впояснице, и предлагал пластмассовую зажигалку, а она была как снежная королева— недоступная, отстраненная, холодная, в шляпе из итальянской соломки и платьеа-ля «рюсс пейзан».