Вернувшись в казарму, я не знаю, куда себя деть: не могу отдавать команды солдатам, нет сил ни встать, ни сесть. Мысли витают где-то далеко, в пустоте.

В эту ночь меня будят резкие свистки. Я открываю глаза. Пришел час освобождения.

Стоящий у платформы поезд плюется паром. Я подгоняю солдат. Поднимаюсь в вагон, закрываю за собой дверь и внезапно вспоминаю, что забыл попрощаться с капитаном Накамурой.

Пекин, пыльный город.

Цзин возвращается, неся под мышкой газеты. Его лицо мрачнеет день ото дня. Переговоры с японской армией провалились, вот-вот начнется война. Правительство Чан Кайши призывает китайский народ противостоять вторжению чужеземцев. Начался исход. Тысячи пекинцев бегут на юг, взяв с собой самое необходимое.

С первого дня Цзин запрещает мне выходить из гостиницы. Когда он в номере, я даже не встаю с постели. Цзин винит себя за то, что подвергает меня смертельной опасности, и это делает его раздражительным. Он с каждым днем становится все уродливее и сейчас выглядит просто отталкивающе. У него отросли слишком длинные волосы. Он грызет ногти. И ужасно неопрятно ест.

Я хожу по комнате, закутавшись в белую, как саван, простыню, и ссорюсь с ним по каждой малости: лапша слишком горячая, чай слишком горький, комары кусаются… Я страдаю от жары и все время ною и жалуюсь. Цзин отвечает презрительным молчанием, но иногда срывается. Лицо его багровеет от ярости, все тело дергается, он бросается на меня, пытаясь задушить.

Я захожусь в крике:

— Давай, убей меня! Как убил своих друзей!

Гримаса искажает лицо Цзина. Я вижу по глазам, что его душу тревожит призрак Миня.

В конце концов я даю Цзину адрес кузена и прошу привести его ко мне. Сначала Цзином овладевает гнев, но, узнав, что Лу женат, он охотно отправляется на поиски.

Цзин уходит, и я снова дышу полной грудью.

Без Цзина комната становится просторной и светлой. Я встаю, умываю лицо и начинаю причесываться у открытого окна.

В Пекине мы поселились в одноэтажной гостинице. В центре квадратного двора растет высокое дерево унаби. За оградой стены на чистом пекинском наречии болтают о чем-то мальчишки. Я пытаюсь уловить в их интонациях акцент моего игрока в го. Но нет, он произносил слова чуть иначе. Не раскатывал «р», а смягчал. Я вспоминаю, как он караулил мой сон на холме Семи Развалин и то и дело разворачивал веер, но не затем, чтобы освежиться. Он хотел, чтобы ветерок обдувал мое лицо. Это воспоминание сжимает мне сердце. Я так и не поняла причины его отказа. Почему люди, знающие, в чем состоит их счастье, бегут от него?

По небу летят самолеты, я слышу глухие раскаты. Люди на улице кричат, что японцы грозятся уничтожить город.

Воздух в Пекине суше, чем в маньчжурских городах. Все сияет, дрожит и проявляется под белым солнцем, а к вечеру стирается, становится пепельно-серым.

Не успев встать с постели, я уже хочу спать. Пекин, город моих предков, похож на грезу, из которой у меня нет сил вынырнуть.

Я возвращаюсь в постель и впадаю в дрему. Во сне вижу укоряющие лица родителей. Потом я медленно бреду на площадь Тысячи Ветров, к доске. Какое счастье — держать в пальцах ледяные камни! Незнакомец сидит передо мной, спокойный как статуя. Наша игра продолжается. Он идет извилистой дорогой к Чистой Земле.

Ночью Цзин прислушивается к шуму и сумятице уличных столкновений и засыпает, сидя на полу, прислонившись спиной к стене. Внезапно меня будят его вопли: он в ужасе, он отбивается, как бесноватый, хватаясь за голову. Я выпрыгиваю из кровати, подбегаю, обхватываю его руками, прижимаю к себе. Ну как его покинуть?

На рассвете Цзин будит меня, тряся за плечо. Он принял решение — лучше рискнуть жизнью, пробираясь на юг под бомбами, чем сидеть на месте и ждать бойни. Я сожалею, что поддалась неразумным побуждениям. Хотела получить свободу, а стала пленницей Цзина.

— Я должна поговорить с кузеном. В Пекине у меня нет других родственников. Попробуй все же найти его. И мы уедем вместе с ним.

Взгляд Цзина становится злым.

— Я солгал. Он не переехал. Я видел его жену. Она почти обезумела от горя. Лу покинул ее. Он пошел в армию и сейчас, возможно, уже погиб.

— Ты лжешь! Дай мне адрес кузена!

— Держи. Можешь сама проверить.

Я знаю, что Цзин сказал правду. Мною овладевает совершенное отчаяние, и я кричу:

— Я хочу вернуться в Маньчжурию. Наши пути расходятся. Я вернусь домой, я снова буду играть в го.

— Слишком поздно. Никакой транспорт не ходит. Японская армия реквизировала все поезда. У тебя нет выбора. Тебе придется следовать за мной.

— Ты ревнуешь к Миню, завидуешь ему. Ты увез меня из родного города, чтобы вытравить саму память о нем.

— Минь спал с тобой забавы ради. Не забывай — Тан была для него старшей сестрой, наставницей и женой!

Цзин хочет ранить меня своими словами, но я только смеюсь в ответ:

— Ты ошибаешься. С Минем покончено! Я вырыла могилу в своем сердце и похоронила его там. Впрочем, я его никогда не любила. Мы были красивы, он и я. Эта красота тешила мое тщеславие. Мне нравилось, что вы ревнуете — оба! Сегодня я понимаю, что это было пустое тщеславие. Я просто гордилась тем, что стала женщиной.

Лицо Цзина мрачнеет, он бросает на меня ледяной взгляд:

— Ты играла моими чувствами, но я тебе прощаю. Твое тело нечисто, никто не женится на лишившейся невинности девушке. В этом огромном мире я один люблю тебя, только я готов взять в жены женщину, оскверненную моим лучшим другом! У тебя есть только я! Ты — моя!

Минь тоже говорил, что мое тело принадлежит ему. Он требовал исключительных прав, а сам отдавался другой женщине. Воистину, Цзин ничем не лучше. Я вне себя и едва сдерживаю слезы.

— Есть человек, который меня любит, и я поняла, что, сама того не ведая, тоже любила его. Я возвращаюсь в Тысячу Ветров ради него. Он ждет меня.

— Лгунья… Кто он такой? Откуда взялся? Может, скажешь, как его зовут? Давай, назови мне имя!

И тут я понимаю, что до сих пор не знаю, как зовут моего незнакомца. Я вообще ничего о нем не знаю — только его душу.

Видя мою растерянность, Цзин успокаивается. Он обнимает меня. Я даю ему пощечину, но он успевает запечатлеть поцелуй на моем лбу.

— Поедем со мной! Не капризничай, как маленькая. В Нанкине мы начнем новую жизнь.

В воздухе тучами роятся мухи.

Равнина изрыта глубокими воронками от взрывов. Посевы на полях погибли. Повсюду валяются трупы. Некоторые тела лежат на спине, задрав к небу восковые лица с черным провалом разинутых ртов, другие превратились в груду исковерканной, смешавшейся с жирной грязью плоти.