— Лекция будет завтра, — сказала Ляззат. — Не возражаешь? А сегодня давай в душ я не пойду? Давай вообще ни пить, ни есть, ни разговаривать… Твоим ребрам не больно из-за того, что я притиснулась?

— Не больно, — соврал теперь я и ей.

Майор Випол в ситуациях нехватки улик или технических средств обеспечения операции обычно прибегал, как он говорил, к великой восточной логике. Суть её проста. Скажем, у китайца есть корова и лошадь. Сколько же у него вещей, таким образом? Две — корова и лошадь, скажете вы, так? Нет, не так. У него есть три вещи. Первая — корова, вторая — лошадь, а третья корова и лошадь.

На рассвете следующего дня, то есть первого февраля, во вторник, я проснулся на восьмом этаже гостиницы «Турист» в столичном городе Астана с чувством обладания бесчисленным числом открывшихся новых возможностей. Следуя майорской логике, его обеспечивало многовариантное сочетание, во-первых, предложений, полученных от Олигарха, мужа Ляззат, и подполковника Ибраева в сизо, во-вторых, предстоящих в течение двух дней встреч и, наконец, в-третьих, партнерской, если не больше, поддержки Ляззат. Мне ещё предстоял просчет четвертого, пятого… десятого и так далее сочетаний.

Шел одиннадцатый час, рабочий день предстояло начинать вечером в ресторане «Кара-Агткель», ночь, как и предыдущий день, оказалась длинной, а потому, поупражнявшись в восточной логике, я подтянул колени к груди, приняв любимую позу — зародышем — и попытался снова задремать. Номер считался одноместным, кровать соответственно, и потому валяться в одиночку казалось сущим удовольствием.

Ляззат в ванной под душем исполняла нечто национальное и бравурное.

Нет, не дремалось. Все-таки я выспался. Я открыл глаза и увидел в кресле поверх лисьей шубки амуницию агента, соблазнившего меня в интересах национальной безопасности. Она носила тканые из золотых, если не золоченых, цепочек слипы. Или нечто подобное, лежавшее поверх её фиолетовых гусарских рейтуз и кожаной юбки греческого гоплита, небрежно брошенных на рыжий мех. Майка с зайцем, свитер и подвеска валялись на полу.

Яркое зимнее солнце, вольно проникавшее через окно с раздвинутыми шторами, высекало искорки на цепочках невиданного белья и лоснящемся мехе шубки.

— Научи меня своей песне, — сказал я Лаззат, выплывшей из ванной нагишом с полотенцем на голове.

— Это не песня, это наш новый гимн, мне мелодия нравится, — ответила она, усаживаясь рядом. Я почувствовал миндальный запах её крема. Разотри-ка мне спиночку…

Маслянистый тюбик лег мне в ладонь.

— А ты, пока я тружусь, расскажи про устройство твоих трусиков… Крик парижской моды среди диких степей Забайкалья?

— Нет, итальянской… Бедра тоже, — сказала она.

— Как бы грех не случился.

— Давай, натирай!

— Это требует опустошающих меня усилий. Не совсем нравственных, уточнил я, откладывая тюбик на тумбочку.

Ляззат, оказывается, опустошали такие же усилия.

Мы заснули вместе потом и проснулись в час пополудни.

Я узнал, что слипы, валявшиеся на её шубке, называются «бергамским замком», скроены из золотой решеточки, стальных цепочек в позолоте и обшитого бархатом стального овала, защелкивающегося на бедрах. Предусмотрительные мужья эпохи Ренессанса, отправлявшиеся из Бергамо, скажем, в Левант по торговым или пиратским делам, одевали на жен нечто, «запиравшее вход в золотой лотус любви». В сопроводительной бумажке к слипам Ляззат вычитала также, что изобрел «пояс верности» падуанский тиран с красивым именем Франческо Второй с целью обеспечить спокойствие ревнивым подданным, которых отдавали в наем поштучно и оптом в чужие армии. Молодому, или не молодому, человеку, просившему руку дочери, матрона-мамаша предъявляла сертификат, в котором нотариально подтверждалось, что «лотус любви» невесты с двенадцати лет денно и нощно прикрыт «бергамским замком». Молодожен получал под расписку ключ и позже подтверждал родителям и друзьям, что «замок и ворота оказались неповрежденными».

Оказывается, штуковины с тех пор продолжают безостановочно выпускать четыре века подряд. Спрос штучный есть всюду, спрос массовый — в халифатах, спрос мелкооптовый там и здесь, спрос возникает ещё и ещё где-то, включая теперь и Казахстан. Муж одел на Ляззат «замок» перед своей посадкой в сизо. Скорее как символический и утешающий — все-таки слипы покупались у ювелира — подарок перед недолгим расставанием. Центральный элемент — решеточка из золота, это около ста пятидесяти граммов, украшена двумя бриллиантами. Повод для эксклюзивного стриптиза в домашней спальне…

Люди Ренессанса разбирались в жизни. Итальянский ювелир, продав «пояс целомудрия» родителям или мужу, не забывал сделать отмычку. И в средние века, и потом жены не торговались, выкупая дубликаты…

Ляззат дала подержать позолоченный гвоздик с крупитчатой бородавкой вместо шляпки.

— И ты таскаешь это каждый день?

— Нет, — сказала она. — Обычно нет. Пришлось одеть, прошлую ночь у Ибраева мы ночевали с мужем вместе. Обычно раз или два в месяц его привозят из сизо. Ключик висит у него на цепочке, вместе с крестиком… Он отпирает и запирает. С серьезным видом. Подумать только… А ведь сильный, умный и хитрый человек, за другого Усман меня не отдал бы, конечно…

Она хихикнула мне в плечо. Усман по мелочам становился безболезненной памятью.

— Предполагалось, что мужа из сизо в Астаны переведут в Алматы, в колонию-поселение, и пришлось пребывать в готовности номер раз… Неудобно ходить. Особенно в морозные дни. Помнишь, когда мы первый раз встретились? Я просто страдала из-за этой штуковины!

Я вспомнил, как Ляззат меняла положение коленок под стеклянной столешницей в кафе «XL» у этого, как его… у долговязого Константина с длинными патлами.

— Что с тобой? — спросила Ляззат. — Коробит из-за этой отмычки?

— Нет, — сказал я ей. — Совсем нет… Нет же.

Я прижал Ляззат, чтобы спрятать глаза, перед которыми словно наяву от усмановской «копейки» убегала, подволакивая ноги, вихлястая фигура с бабьими космами, высвеченная пожаром над руинами «Стейк-хауза».

3

Торговый центр «Евразия», поделенный на бутики ради оперативного удобства ясачного сбора налоговой инспекцией и рэкетом, напоминал пчелиные соты, в которых едва ползали полузамерзшие обитатели. В основном, продавцы. Покупателей почти не было видно. Я терпеливо сидел на стуле, прикрыв голые коленки выбранным Ляззат кашемировым пальто, в ожидании пиджачной тройки, у которой укорачивали рукава, ушивали подкладку жилета и подрубали брюки. Ботинки предстояло приобретать, но я уже знал какие: итальянские с овчинным подбоем и на толстой подошве. Один из такой пары крутил в лавочке напротив, через пролет торгового зала, кубических очертаний мент-полковник. Второй ботинок, на размер или два больше нужного, разболтанно сидел на его ноге. Мадам в шубе из шиншиллы до пят противилась попытке мужа напихать бумаги в его носок в качестве подгонки под ступню.