— Эй… Ты что? Я думал, мы во всем разобрались.

Наконец, шагаю к жене, сгребаю ее в объятья и бережно, будто боясь сломать, прижимаю к своей груди. Она ничего не знала! Она — такая же жертва дурацкого розыгрыша, как и я. Господи боже!

— Так ты… мне действительно веришь?

— Ну, конечно! Зачем бы я оставался с тобой, если бы считал тебя лгуньей?

Вопрос на миллион. Потому что я оставался! Даже когда меня терзали миллионы сомнений, я оставался с ней… Почему?

— Не знаю! Может быть, потому, что пал жертвой моих колдовских чар, — Татка смеется и одновременно с этим шмыгает носом. Даже представлять не хочу, что ей довелось пережить одной. В одном я уверен точно — в следующий раз, что бы ни случилось, я буду рядом.

— А я и пал, — соглашаюсь с очевидным. Веду носом по ее волосам. Целую макушку. — И те презервативы… Глупости это все. Я просто испугался, что не справлюсь с ролью отца. В конце концов, у меня не было нормального примера. Но знаешь, пока я сидел вот возле той стеночки, ожидая твоего возвращения, я пришел к выводу, что, в случае чего, ты меня подстрахуешь и просто не дашь наломать дров.

— И твои страхи ушли? — мягко улыбается Татка.

— Не полностью. Но, думаю, я справлюсь. И, Тат…

— Что?

— Ты же… ты же поняла, что я не против ребенка, что я готов и приложу все усилия, чтобы у вас с малышом все было?

— Конечно, поняла.

— Это ведь главное? — уточняю настойчиво.

— Что именно?

— То, что ты уверена во мне на все сто?

— Да, конечно.

— Тогда можно мы продолжим этот разговор потом… В другой раз, ладно?

— Без проблем. А чем же мы займемся сейчас?

Бросаю на нее тяжелый взгляд из-под бровей, разворачиваюсь и веду за собой, держа за руку. А оказавшись за дверями спальни, заглядываю ей прямо в глаза.

— Можно я тебя… потрогаю?

Конечно, это звучит странно. Но она понимает, чего я хочу. Стаскивает с себя свитерок, берет мою ладонь и ведет ею по низу живота, пока мои распластанные пальцы не накрывают его полностью.

Меня чуток потряхивает от эмоций. Это даже странно, потому что обычно я не такой чувствительный. Но сейчас меня конкретно ведет.

— Доктор сказал, что срок — шесть недель. Так что ты попал в цель с первого раза, — Татка шуткой пытается разрядить скопившееся в воздухе напряжение, и я ужасно… вот просто ужасно ей благодарен за это, потому как мне реально кажется, что если не ослабить эту пружину внутри, меня просто разорвет на части. От чувств. От любви. От эмоций.

— Я не только меткий, но еще и ужасно дальновидный.

— Правда? Это еще почему?

— Ну, как? Теперь ты от меня совершенно точно никуда не денешься.

— Ты правда хочешь, чтобы я была рядом?

— Конечно, хочу. Что за вопросы?

— Не знаю. У нас все так странно закрутилось…

Знала бы ты, насколько странно — удивилась бы, — думаю я, а вслух говорю:

— А знаешь, что? Мне плевать, с чего началась наша история. Главное, куда она нас привела.

— И куда же?

— Сюда. В этот миг. Который я ни на что не променяю.

Тата

— Сюда. В этот миг. Который я ни на что не променяю.

Конечно, это не признание в любви. Но даже от таких незатейливых слов я будто проваливаюсь в воздушную яму. Тело становится легким, как перышко, меня охватывает блаженная, превращающая кости в желе, истома. Мой мир сходит со своей привычной орбиты и, будто ознаменовывая этот переход, небо взрывается оглушительным раскатом грома. Обещанная гроза задерживается в пути, но все же настигает город. Первые тяжелые капли срываются из-под свинцового купола и вдребезги разбиваются о водосток. В комнате вмиг становится серо, словно неожиданно посреди белого дня наступил вечер. Лезвие молнии вспарывает тяжелое брюхо тучи и, устремляясь к самой земле, обрушивается на нее всей мощью своей стихии. Даже сквозь залитые дождем стекла видно, как в парке неподалеку ветер безжалостно гнет к земле макушки только-только высаженных деревьев.

Отрываю взгляд от окна и заглядываю в грозовые глаза мужа. Клим обнимает меня чуть крепче. Зарывается пальцами в волосы и осторожно начинает массировать мою абсолютно пьяную от восторга голову. А потом целует. И стихия за стенами нашего дома перетекает в меня.

Дрожу. Кончиками пальцев Клим ведет по моей спине вверх и замирает на уровне лопаток. Не могу понять, почему он медлит. С намеком прикусываю его губу, но Клим все равно отстраняется и только так, глядя мне в глаза, неторопливо расстегивает застежку лифчика, а потом так же медленно указательным пальцем по очереди снимает бретельки бюстика, потому что тот даже не думает падать. Все это время я не дышу, наблюдая за разгорающимся в его глазах огнем. И лишь когда он осторожно касается напряженных вершинок, со всхлипом глотаю воздух.

— Они изменились…

— Правда?

— Да. Стали больше. А соски потемнели. — Клим, как слепец, очерчивает контур груди, ведет у основания и снова возвращается к изнывающим, требующим ласки вершинкам. Чуть сжимает пальцами, наклоняется и вбирает правую в рот. Не знаю, так уж они изменились внешне, как утверждает муж, но то, что стали чувствительнее — однозначно. Когда Клим принимается с силой меня посасывать, ощущения становятся просто запредельными. Запрокидываю голову и, не сдерживая себя, стону.

— Сладкая, моя…

Клим дергает застежку на моих штанах. В четыре руки стаскиваем их и отбрасываем в сторону. Также вместе вступаем в бой и с его одеждой. Больше нет сил порознь. Хочется кожа к коже. Сплестись, проникнуть друг в друга… Распаляемся чем дальше, тем больше. Гром и молния за окном — ничто в сравнении с тем, что происходит сейчас между нами. Клим ловит мои руки, прижимается тесней, трется возбужденным членом. Ноги уже не держат. Я отступаю, шаг за шагом, пока не упираюсь икрами в край кровати. Опускаюсь. Лицо оказывается на уровне его бедер. Медленно облизываю губы и поднимаю трепещущие ресницы. По животу, тяжело вздымающейся груди, мощной колонне шеи, скулам с выступившими желваками, к щелочкам глаз под тяжелыми, будто свинцом налитыми веками. Подаюсь вперед и обхватываю его губами. Клим бормочет что-то, собирает мои волосы и усилием воли, не иначе, себя тормозит. Но я… я совершенно точно не собираюсь следовать его примеру. Моя любовь такая огромная, что в ней нет запретов и нет табу. Нет даже страха, что я не справлюсь. Открываю рот и медленно, насколько могу, вбираю его в себя. Клим шипит, матерится… Крылья его породистого носа трепещут. И он, таки не выдерживая, все же начинает двигаться, задавая свой темп. А я и не планировала роль ведущей скрипки. Мне она не нужна… Я за ним хочу следовать. Ему подчиняться. Отдавая всякий контроль… Это тяжело с непривычки, но так сладко, что по доброй воле я бы ни за что не прекратила. Клим сам прерывает происходящее. Выходит, чертыхаясь, падает на колени между моих широко расставленных ног и пережимает член, лишая и себя, и меня удовольствия.