– Ай, искусительница!.. – непроизвольно сорвалось с губ Мансура.

Девушка не могла не услышать этого восклицания. Однако, не торопясь застегивать халатик, она принялась поправлять прическу, глядясь в оконное стекло, и, только покончив с этим делом, соизволила задернуть шторы. Мансур еще пару минут жадно глазел на окна искусительницы, словно бы пытаясь прожечь пылающим взором проклятую штору… Попытка эта успехом не увенчалась.

– А у Олега, наверное, получилось бы, – мысленно позавидовал Мансур. – Третья ступень Столпа все-таки…

Вздохнув, Разоев стрельнул глазами туда-сюда, ожидая в соседних окнах еще одного подарка судьбы… И вдруг соскочил с капота.

Стоп!

Окна квартиры Ломова на третьем этаже были темны.

«Минут пять прошло, не меньше», – пролетело в голове Мансура.

Не раздумывая больше, он ринулся вперед. Подъездная дверь с давно и безнадежно испорченным кодовым замком беспрепятственно пропустила его к лестнице, шесть пролетов которой Мансур преодолел за считаные секунды.

У двери в квартиру Ломова он замедлился, осторожно взялся за ручку, легким движением проверил – открыто…

Еще несколько мгновений ушло на то, чтобы сконцентрироваться.

Когда реальность вокруг Мансура изменилась, став плывуче податливой, он рывком распахнул дверь.

Первое, что он увидел в световом четырехугольнике, рухнувшем в темноту прихожей с лестничной площадки, было окровавленное тело соратника.

И тут же медленно и тяжко забухали пистолетные выстрелы.

* * *

– Где он? – истерически вскрикнул Шаха. – Куда он делся?

Гусь облизнул губы. Помотал головой – в ушах еще звенело от грохота выстрелов.

– Обратно на площадку нырнул… – проговорил он.

Они переглянулись. Оба так до конца и не осмыслили, что же все-таки только что произошло. Вот открылась дверь, и на пороге воздвигся громадный мужичина, уставился на труп на полу… Шаха начал палить – и после первого же выстрела мужичина исчез. Мгновенно испарился, как и не было его. Шаха, прежде чем осознал это, успел высадить почти всю обойму.

– Я, кажется… – сглотнув упругий комок слюны, неуверенно проговорил Гусь. – Я, кажется, того… Знаю его.

– Кого? Черножопого?

– Ага. Или нет… Показалось.

– Валим отсюда! – определился с планом дальнейших действий Шаха. – Быстро!.. – он подтолкнул в спину Гуся.

– Чего я-то первый?

– Того! Держи ствол! Увидишь кого подозрительного, сразу мочи! Вперед! Да не менжуйся ты, парчушка позорная. Знаешь ведь, если что, из ментов нас вытащат…

– Н-не возьму! – Гусь попятился вглубь квартиры. – Не надо мне! Уговор был, чтобы вместе работали, а ты все на меня свалить хочешь!

– А писателю тому бухому кто кумпол проламывал? Ты, что ли? Тогда я работал, теперь твоя очередь ручки попачкать!

– Все равно не пойду!.. А если он… притаился там? Ты хоть попал в него?

– Не знаю, – Шаху самого заметно потрясывало. – Может, разок и попал. В такую оглоблю, вообще-то, трудно промахнуться… Ладно, Гусыня, я первым пойду, а то ты еще со страху портки намочишь.

Прежде чем двинуться с места, Шаха натянул на лицо черную маску с прорезями для глаз.

Гусь проделал то же самое. Крадучись, они вышли на лестничную площадку – сначала Шаха, обеими руками держа перед собой пистолет, за ним пугливо приседающий на каждом шагу Гусь.

В подъезде было тихо. Очень тихо. И явственно ощущалось вибрирующее напряжение, словно где-то рядом беззвучно работал какой-то мощный электроприбор. Гусю вдруг представилось, как, встревоженные звуками выстрелов, затаились, испуганно прислушиваясь, укрытые стенами собственных квартир жильцы.

Шаха уже шагнул на ступеньку ведущей на второй этаж лестницы, как внезапно откуда-то сверху слетело на него нечто темное и большое – и, мгновенно накрыв собой, утянуло вниз.

– Стреляй! – взвизгнул Гусь, отпрыгивая назад, в квартиру Ломова.

Он захлопнул за собою дверь, в которую тут же тяжело и мокро шмякнулось что-то. Шепча прыгающими губами ругательства, Гусь закрыл дверь на все имеющиеся замки – и только потом осторожно выглянул в глазок.

И немедленно отскочил от двери, побежал в гостиную, где и застыл на месте, завязнув в темноте, не соображая, куда теперь ему деться.

То, что он увидел, прильнув на мгновение к глазку, не сразу полностью вошло в его сознание. Кажется, только теперь, спустя несколько секунд, до него стало доходить – что же это было такое…

Посреди ярко освещенной площадки лежала согнутая в локте человеческая рука, то ли срезанная, то ли оторванная прямо с рукавом, еще сжимающая в костенеющих пальцах пистолет.

В следующее мгновение от чудовищного удара содрогнулся весь пятиэтажный многоподъездный дом. Искореженный металлический прямоугольник входной двери пролетел мимо Гуся и с лязгом врезался в стену. Желтый свет хлынул в квартиру, и заклубилась в этом свете цементная и кирпичная пыль.

Такого ужаса Гусь перенести не смог.

Неистовое и бездумное желание оказаться как можно дальше от проклятой квартиры, куда вот-вот ворвется это жуткое существо, разорвавшее несчастного Шаху, швырнуло его в окно.

Зазвенели, осыпаясь, стекла. Заверещал Гусь, толкаясь в опутавшем его коконе занавесок, – чувствуя, что эта тварь уже здесь, за спиной. И отчаянным усилием перевалил тело через подоконник.

Стылая земля хлестким ударом встретила его.

Он вскочил, не чувствуя боли, бросился бежать через двор – туда, где у соседнего дома припаркован был автомобиль, на которым они с Шахой приехали сюда.

Всего-то несколько шагов оставалось Гусю до автомобиля, когда ноги вдруг отказались нести его. Отчего-то ослабели, враз утратили силу и чувствительность, размякли киселем. Гусь упал. Подвывая от неодолимого страха, сразу же пополз, скребя грязный асфальт ногтями. Но и передние конечности стали подламываться, не вытягивая больше веса тела. В глазах стремительно темнело, и смертная тоска стискивала челюсти.

Режущая боль проснулась в шее Гуся, где-то под ухом. Поднеся туда ладонь, он нащупал длинный разрез, откуда толчками била живая горячая кровь. И это биение было последним, что почувствовал Гусь.

Как изогнутыми иглами вкручивались в темное небо пронзительные полицейские сирены, слышать он уже не мог.

Май 2007-го года, г. Москва

Пробежав через просторный холл, Ирэн вылетела на кухню, недолго покружилась там, всплескивая руками, то и дело принимаясь напевать, – и скакнула на лоджию. Весенний ветер встряхнул копну ее горячечно-рыжих волос, плеснул в лицо, как пригоршню воды, будоражащую свежесть. Высунувшись в побрякивавшую городским шумом воздушную пустоту, Ирэн захохотала. Победное счастье явственно звенело в этом хохоте.