— Закопайте где-нибудь здесь и замаскируйте получше, — морщась от пронзающей голову боли, приказал капитан понимающе кивнувшему в ответ Жердяю.

Сам меж тем, зашарил непослушными дрожащими пальцами по карманам разгрузки, ища стеклянную тубу с выпрошенными у доктора таблетками, нашел и, не считая, высыпал в рот целую горсть. Усиленно двигая челюстями, жевал, дробя зубами горько-кислую массу, чувствуя, как раскаленные обручи все туже сжимают голову, выдавливая из нее вспыхивающие разноцветным огнем перед глазами круги.

Задание можно было считать выполненным, неожиданная удача серьезно облегчила запланированное мероприятие. Больше торчать в лесу не имело смысла, потому ночевать решили в комендатуре. Комендантские угрюмо поворчали, посетовали на тесноту и скученность, но незваных гостей все-таки приютили. Люд о чем-то долго беседовал с широкоплечим майором — помощником коменданта, запершись в его кабинете. Вышел оттуда он, довольно улыбаясь, и тут же потребовал позвать к себе заместителя. Моргенштейн на вызов явился, но смотрел куда-то в сторону, неловко бегал глазами, избегая встречаться с командиром взглядами. Люд лишь усмехнулся про себя, понимая, что подобная перемена в отношении вызвана, скорее всего, произошедшей на глазах новичка расправой над пленным. Однако, что заметил смятение и недовольство подчиненного не показал, сделал вид, что ничего не видит. «Ничего, ничего. Все через это проходили, — зло думал Люд про себя. — Пусть сам для объяснения созреет, пусть додавит себя внутренне. А уж потом поговорим по душам. Даст бог, все поймет и осознает, а нет, так недолго ему жить на этой сраной войне, где младенец, лежащий в колыбели может выстрелить тебе в спину!» Вслух ровным спокойным голосом говорил совсем иное:

— На ночь останешься за старшего. Мне надо кое-куда прокатиться по делам, пленный одну наколочку дал. При удачном раскладе вернемся еще до рассвета. С собой возьму Жердяя, Копыто и Зяму. Остальные бойцы на тебе. Смотри за ними внимательно, чтобы не дай бог, не нажрались с комендатурой. У них тут канал поступления водяры налаженный, да и шмаль водится. Так что следи.

— Сам-то куда собрался? — все так же глядя куда-то в сторону, спросил Морген.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — принужденно улыбнулся Люд. — Оно тебе надо?

— Ну мало ли… Вдруг вытаскивать придется?

— Не придется. Там дел на копейку, — отрезал Люд. — К утру будем как штык. А ты вот что еще сделай, завтра будем работать совместно с батальоном «вованов» на зачистке. Наш козленок дал занятные наводки. Так что если все в цвет тряхнем завтра эту селуху не слабо. «Вованы» подойдут утром и начнут чесать все подряд. А наше дело посмотреть конкретный адрес. Там у вахов что-то типа лазарета, хозяин — фельдшер, вот он их и пользует, как может.

— Пленный рассказал? — впервые за весь разговор Морген мельком взглянул командиру в лицо.

— Нет, блин, — озлился Люд. — Сорока на хвосте принесла. Он, конечно. А ты что думал, я это все для собственного удовольствия устроил?! А знаешь ты, что завтра утром, по его наводке возьмут отряд Абу Исламбекова? Да, того самого, который здесь с прошлого года воду мутит! Парень до самой жопы раскололся, дал четкую наводку, где и когда этого деятеля ждать. Там уже, небось, десантура все оцепила. А не выпотрошили бы мы его, так Исламбеков и дальше пацанам глотки резал, да колонны бомбил. Понял? Нет? То-то…

Моргенштейн пристыжено молчал.

— Ладно, это все лирика. Значит так, настрой ребят на завтрашнюю работу, никаких осложнений не жду, но всяко может обернуться. Потому не расслабляться, проверь оружие, снаряжение, вообще подтяни их, чтобы ласку отцовскую чувствовали. Одного на фишке оставишь у входа в кубрик, ну типа дневалить, а то мало ли что, комендачи еще сопрут чего-нибудь, видал какими глазами на нас пялились? Ну все вроде бы… Иди, занимайся…

Уходя, Морген чувствовал, как яркой краской стыда пылают его щеки. «Чистоплюй! Белоручка! Сентиментальный идиот!» — ругал он себя. Ведь совсем уже собрался написать рапорт полковнику о непозволительном обращении с пленным, которому стал свидетелем. Распалял себя, представляя, как четко доложит командиру о происшедшем и потребует принятия к Люду немедленных мер, а если тот под каким-нибудь предлогом откажется дать делу ход, собирался дойти и до военной прокуратуры. А все оказалось вовсе не так однозначно, ведь над его собственными потугами чеченец откровенно смеялся, и не окажись рядом вовремя взявшего дело в свои руки Люда, и не было бы сейчас у командования столь ценной информации, позволяющей обезвредить бывшую до последнего времени неуловимой банду и ее затаившихся пособников. А ведь Люд на все сто процентов прав — за его мягкотелость и интеллигентное чистоплюйство могли заплатить своими жизнями простые русские парни с рабочих окраин, вовсе невиновные в его наносном благородстве и романтических комплексах. Если существует загробный мир, как бы он там смотрел им в вопрошающие глаза? Чтобы объяснял? Чтобы он сказал их безутешным матерям? Рассказал бы про гуманизм, про международные законы ведения войны, про правила обращения с пленными? Да в лучшем случае ему плюнули бы в лицо! «Я слишком мягок! — с горечью решил он. — Надо соответствовать обстановке, быть тверже, жестче! Надо меняться, ломать себя! Иначе можно в один прекрасный день подвести доверившихся мне солдат под чеченские пули! Нет, я больше не позволю себе такой слабости! Я буду тверд, дьявольски тверд!» Из распахнутого окна комендатуры лился, поднимаясь к наливающемуся закатной краснотой небу нехитрый гитарный перебор трех блатных аккордов, и ломкий мальчишеский басок безбожно фальшивя, но зато точно попадая в унисон владевшим капитаном мыслям, рубил горькие слова, будто нанизывая их на невидимую нить:

Клубится в небесах пожара жирный чад,

Не жаворонки в нем, а вороны кричат.

Голодная страна войной обожжена,

Гражданская война, гражданская война.

Морген остановился, прислушиваясь, постепенно подпадая под гипнотический ритм песни, под попадавшие в самое сердце фразы.

Здесь жизни грош цена, и Богу грош цена,

Здесь сыты от пшена и пьяны без вина —

Гражданская война, гражданская война.

Здесь ждать напрасный труд счастливых перемен,

Здесь пленных не берут, и не сдаются в плен.

Разбитое стекло скрипит под сапогом,

Нам жить не повезло во времени другом.

Мотнув головой, чтобы стряхнуть наваждение и, воровато оглянувшись, помассировав защипавшие вдруг непрошенной соленой влагой глаза, Морген пошел дальше, гитарные аккорды летели вслед.

Люд тем временем свистнув трех особо доверенных, старослужащих контрактников в углу двора вполголоса, опасливо озираясь по сторонам, ставил им задачу:

— Так, парни, сегодня ночью проводим акцию. Навестим старшего брата того чеха, что взяли утром. Он сейчас уже не воюет, словил пулю в колено, но до этого целый год провел в банде. Значит, крови нашей на нем хватает. Вот за это и спросим с него. Комендатура нам дает свой «УАЗик». Зяма, будешь за водителя, сейчас пойдешь к боксам и спросишь ихнего водилу. Рядовой Ковалев, запомнил? Он покажет тебе машину, и передаст ключи. Снимешь номера и выгонишь тачку из бокса, поставишь здесь у ворот. Проверь там все, заодно, поспрашивай у бойцов лопаты. Большие саперки, ну ты понял… Жердяй, пойдешь с ним, поможешь. Копыто, зайди к помощнику коменданта, майор Степченко, знаешь такого? Попросишь у него четыре намордника и левый ствол из изъятых, приличный, но такой, чтобы не жалко. Скажешь, что я тебя послал, с ним уже договорено. Вроде все… На сборы и задачи полтора часа. Через полтора часа встречаемся у машины. Все, хлопцы, разбежались!