Водитель предложил переночевать в его доме, но нам пришлось отказаться, веря, что сегодня нас ждет еще не одна сотня километров на пути к Пекину. Мы высадились в соседнем городишке на перекрестке, заполучили три банана и добрались до окраины городка. Троим мужикам уехать тяжелее, чем пацану в кепке, поэтому было принято решение атаковать легковушки с одним водителем за рулем. После трех часов, проведенных на заправке в попытках остановить легкими движениями шести рук уносящиеся машины, мы захотели только одного — вернуться обратно к водителю и согласиться с его предложением. Окружающая реальность, состоящая из степи и одинокой линии жизни, рассекающей степь, не столько пугала наши носы, сколько морозила их. Мы, раздвигая руками ветер, медленно побрели в город, где попытались попасть в какую-нибудь конуру, в которой можно было переночевать. Набор зданий был весьма ограничен, а спать на улице совсем не хотелось, поэтому ребята задумали попасть в отель. Мы нашли ближайший, где нам предложили двухместный номер по цене двухместного. Такой поворот никого не устраивал, поэтому при помощи жестов, танцев и волшебных листков с иероглифами мы уговорили пустить нас в трехместный по цене одноместного. Так, посреди китайской пустыни три русские души упали на белоснежные кровати, которые немедля стали серо-снежными. И говорили они про связь дороги и судьбы, и было им тепло и хорошо.

Наутро рядом с трассой нас ждал заброшенный гараж, а рядом с ним два дивана и детский велосипед. Целый час вместо того, чтобы останавливать машины, мы прыгали по всему этому барахлу, катались на маленьком велосипеде посреди дороги и толкали друг друга в канавы. Думаю, мы бы занимались этим до заката, но рядом остановился спортивный автомобиль, и нам пришлось выдергивать свои головы из помойки, как удивленные страусы вытаскивают шеи из песка.

— Хелоу! Ви а гоинг дайректли ту Бейджинг! — начал оправдываться перед водителем я.

— Димон, ну, ты дурак? Мы же объясняли, с ними молчать надо и показывать иероглифы. И ни слова больше. Подвинься, — решил продемонстрировать рабочую схему Саша. Он ткнул сначала в один лист бумаги, потом перевернул его и ткнул снова, затем показал три пальца. Водитель цокнул, покачал головой и выдал длинную тираду, в которой он если не описал свою подробную биографию, то точно рассказал, с какими трудностями пришлось столкнуться в последний год его жизни. Саша посмотрел в его непонимающие глаза, пожал плечами и повторил процедуру с листками бумаги и пальцами. Тогда водитель поднял ладонь вверх, сделал что-то типа «О!» и открыл заднюю дверь. Нам помахали два молодых человека лет тридцати.

— Все ясно, — взвешенно заявил Саша. — Они едут до Уланчаба, могут взять только одного человека. Дима, тема такая: мы все равно хотели дальше двигать в сторону Датуна, там гроты классные. А тебе торопиться в Пекин надо, через сколько часов ты там на площади встречаешься? Короче, давай садись и дуй, там дальше по пути разберешься, что куда.

Мы с ребятами обнялись, раздали друг другу громкие пятеры, эхом залетевшие в гараж, и посоветовали беречь себя в пути. Со всеми людьми в жизни дороги сначала сходятся, а потом расходятся — таков ее закон. В конечном счете ты все равно останешься один перед дверью, за которой каждого поджидает одно и то же. Так почему бы не забить на всю надуманную стабильную иллюзию и не отдаться с жаром каждой встрече, которая все равно когда-то закончится. Вся эта действительность, в которую мы поверили, — одна большая игра, и хорошо, что и я, и Саша с Денисом это понимали.

Как только дверь за мной захлопнулась, четыре пары глаз по команде уперлись в меня, старательно осматривая с кончиков шнурков кроссовок до козырька кепки. Когда сканирование закончилось, мотор заревел, и мы оставили красноярских пацанов позади. Пять минут все сидели молча, а потом один из молодых людей не выдержал.

— Раша, Раша! Путин, Путин! — закричал он, показывая большой палец вверх, словно автостопя меня.

— Ага! Ага! — я не смог не согласиться с ним. При помощи длинной мелодичной поэмы молодой человек выразил свою глубочайшую любовь к стране и ее правителю, и я верил, что поэма скрывает миллионы тонких ноток доброй души человеческой, но понять что-либо я не мог. Тогда парень попросил водителя включить колонки погромче и поставил свой любимый трек. До нас стали доноситься слова, которые показались весьма знакомыми: «Давние боли идут чередой. Пусть собираются все». Как только начался вокал, оба молодых человека затыкали большими пальцами вверх, приговаривая: «Уитас — уо!»

В руках с подаренной китайской лапшой я выполз на какой-то гигантской развязке. Здесь сходились целых три автобана, и какой шел на Пекин, понять было так же тяжело, как и разобрать все указатели, записанные исключительно иероглифами. Поток несся примерно с той же скоростью, что и ветер в Монголии. И самое паршивое — здесь было все так же холодно! Я продвинулся на полторы дурацких тысячи километров на юг, и температура не изменилась ни на градус.

Примерно в километре от меня нашелся тулгейт — место, где водители оплачивали проезд по платной магистрали. Там наверняка могли быть дорожные сотрудники, которые точно подсказали бы, в какой стороне расположилась магистраль на Пекин. Путь до этого места пролегал через автомобильный мост без пешеходных ограждений, и я пошел прямо по окраине правой полосы, пока машины проносились мимо со скоростью сто двадцать километров в час. На тулгейте выстроилась небольшая очередь водителей — не оттого, что те медленно расплачивались картой, а оттого, что долго рассматривали белого иноземца. Я постучался в окошко:

— Мадам, гуд ивнинг! Вере ис Бейджинг?

Мадам вскрикнула, выбросив бумажки из рук, и выпрыгнула из будки через дальнюю дверь. Почувствовав себя виноватым, я перелез через дорожный забор и сел на землю. В дверях соседнего здания появился грузный китаец — таких больших я не видел даже в фильмах — и разъяренно ткнул в направление.

— Бейджинг, райт? — поинтересовался я у него. Он закивал головой, выдавая что-то на своем, но, бьюсь об заклад, он материл меня. «О’кей, туда так туда», — подумал я и принялся автостопить прямо у выхода с его тулгейта. Грузный китаец этому не обрадовался и стал выкрикивать новые бранные выражения, но прямо у моей руки остановился автомобиль, в который я тут же без лишних почестей запрыгнул. Водитель был низок, молод и весел, и мы поехали под забавную китайскую музыку. Все было прекрасно, пока я не показал ему иероглифы города «Пекин». Он захмурел, видимо, догадываясь, что нам нужно в разные стороны, довез меня до соседней развязки и высадил. «Хрен знает, как ездить по этому Китаю!» — сообщил я этим небесам, а после выдал на русском примерно то же, что предыдущий мужик на китайском.

Сориентировавшись по карте, обнаруженной на дорожном столбе, я вышел на край автобана и, нарушая все правила, стал размахивать кепкой так, будто желал, чтобы меня наконец вывезли с этого острова. Год назад мой друг Костян Еремихин рассказывал: «Ты китайцу только намекни на то, что можно нарушить правило. Они же как русские — хлебом не корми, только дай закон преступить!» И точно — желтая легковушка сбавила скорость с рекомендованных ста двадцати до нуля и встала как вкопанная рядом со мной. «То, что надо! Останавливаются прямо посреди автобана! И плевать, что сзади сигналят два ряда, чуть не врезаясь друг в друга!» — то ли с восхищением, то ли с отвращением подумал я и прыгнул внутрь.