К несчастью, когда Джон сообщил даме о моем скором приезде и о том, что это положит конец их отношениям, та предприняла трогательную, но недостаточно артистичную попытку самоубийства. Так глупые и легкомысленные женщины пытаются доказать себе и окружающим, что они вовсе не глупы и не легкомысленны. Запив стаканом воды горсть таблеток, дама решила попрощаться с Джоном по телефону, и, когда он примчался в ее квартиру, она в одной ночной сорочке без сознания лежала на постели. Муж поступил так, как должен был поступить порядочный человек, – он пробыл в больнице до тех пор, пока доктора не уверили его, что опасность для жизни этой женщины миновала. Слава Богу, персонал там оказался достаточно цивилизованным, и с помощью какой-то незначительной суммы Джону удалось предотвратить появление газетчиков. В некоторых кругах по городу, естественно, пошли слухи, недели полторы избранное общество ни о чем другом и не говорило, однако Европа так давно привыкла к подобным происшествиям, что, когда через две недели посвежевшая дама под руку со своим супругом появилась на приеме, инцидент был уже предан забвению.

Эту историю муж подробно поведал мне в день моего прилета. Выслушав ее, я сказала, что больше на эту тему разговаривать не хочу. Потом мы действительно ее не затрагивали. Думаю, имею все основания заявить: этот случай ни в малейшей степени не повлиял на наши отношения.

Сейчас я приближаюсь к моменту, представляющему известную сложность для любого писателя. Для того чтобы читатель лучше понял суть дальнейшего развития событий, мне необходимо как можно полнее описать личность моего мужа, его прошлое, его отношение к работе, поделиться тем, что наполняет радостью нашу супружескую жизнь. Однако все детали окажутся бессмысленными, если рассматривать их оторванными от атмосферы, в которой мы существовали. Литератор более талантливый, чем я, без сомнения, подал бы требуемую информацию в виде хорошо продуманных драматических эпизодов, с тем чтобы читатель, заинтригованный и взволнованный внутренним конфликтом героев, ощутил себя исподволь подготовленным к развязке. Меня от подобной попытки удерживают два обстоятельства. Первое заключается в том, что для этого требуется иной, более высокий уровень профессионализма. Второе несколько прозаичнее: читая книги, я как-то заметила, что авторы, пользующиеся таким приемом особенно искусно, в конечном итоге вызывают у меня отвращение.

В жизни каждого человека, как в жизни правительств и армий, время от времени бывают самые ответственные, решающие дни. Начинаются они точно так же, как и другие, обычные, и, казалось бы, ничто не предвещает катаклизма, но падает вдруг кабинет министров, полководец проигрывает битву, удачливый карьерист с предпоследней ступеньки высокой служебной лестницы внезапно летит вниз.

Для моего мужа этот день в конце весны был полон солнца и свежести, вода гавани в городе, где он служил вице-консулом, тихо светилась бирюзой. За завтраком мы решили, что погода достаточно хороша для того, чтобы обедать и ужинать на открытой террасе, я поделилась с Джоном намерением пробежаться по магазинам и купить пару фонариков, в которые вечерами можно было бы ставить свечи. Во второй половине дня на партию в бридж обещали подойти двое наших друзей, поэтому я напомнила мужу о необходимости купить бутылочку виски. Кивнув в знак согласия, он вышел – аккуратный, неторопливый, так и оставшийся настоящим американцем, несмотря на долгие годы, проведенные вдали от родины.

Джон – человек очень методичный, у него превосходно тренированная память, и, когда значительно позже я поинтересовалась, как сложилось то утро, он ответил с привычной точностью. Консул, отъехавший на несколько дней в северные районы страны, возложил исполнение своих обязанностей на него, и, прибыв в кабинет, он просмотрел поступившую почту. Ничего необычного или срочного в ней не оказалось.

Не успел Джон разложить бумаги по папкам, как в комнате появился Майкл Лабордэ (не забывайте: имена действующим лицам я дала вымышленные). Кабинет его располагался за стеной, и Майкл возникал иногда неожиданно, как привидение. В свои неполные тридцать лет он занимал незначительную должность в коммерческом отделе консульства. Внешность у Лабордэ была располагающая, а характер довольно слабый – мой муж считал Майкла хлипким интеллигентом. Жил Лабордэ в городе одиноко, и по меньшей мере раз в неделю мы приглашали его на ужин. Молодого сотрудника консульства отличал острый, гибкий ум, он всегда был в курсе последних слухов, и Джон как-то признался, что наслаждается пятиминутными перерывами в работе, когда Майкл заглядывает в его кабинет. Однако тем утром Лабордэ стоял на пороге, нервно затягиваясь сигаретой.

– Черт бы побрал, – буркнул он, – этот Вашингтон.

– Что случилось?

– Вчера получил письмо. В секторе стран Латинской Америки у меня работает друг. Они там все воют от ужаса. Людей выставляют на улицу десятками, причем каждый день.

– Убирать улицы тоже… – начал было Джон, даже с друзьями всегда осторожный при обсуждении подобных вопросов.

– Черта с два – улицы! Топор крушит все без разбору. Они там с ума посходили от охоты на гомиков. Приятель пишет, будто в половине вашингтонских отелей и баров стены утыканы микрофонами, поймали уже человек двадцать, уж больно много они трепали языком в общественных местах. Никаких скидок на награды, благодарности или на годы безупречной службы! Трехминутная беседа – и свободен! Можешь располагать собой по собственному усмотрению.

– Думаю, – улыбнулся Джон, – тебе из-за этого нечего беспокоиться.

В городе Майкл имел репутацию опытного дамского угодника, облик его, как я уже отмечала, этому способствовал.

– За себя я спокоен, по крайней мере в таком вопросе. Но меня бесит сам принцип. Тоже мне пуритане! Когда люди провозглашают поход за чистоту нравов, то они не успокоятся до тех пор, пока не распнут последнего грешника. А еще друг советует мне быть осторожнее в письмах. Последнее, которое он получил от меня, было заклеено скотчем. Но я-то скотчем не пользуюсь!

– Твой приятель чересчур впечатлителен.

– Он говорит, что Эль Бьянко держит в Европе штат из пятидесяти платных агентов. – Эль Бьянко – псевдоним, которым Майкл наградил сенатора, своими запросами приводившего госдепартамент в состояние полной прострации. – Стукачи не делают даже перерывов на обед. Они могут сидеть за соседним столиком в ресторане и строчить в блокнот твои анекдоты.

– А ты обедай дома. Как я.

– Они придумали и блюдо поострее. Некий придурок, о существовании которого ты и не догадывался, вдруг приходит к выводу, что ты ему не нравишься. Он строчит анонимную писульку в ФБР, где сообщает, что Четвертого июля[29] ты неправильно повесил наш звездно-полосатый флаг или что ты спишь с двумя одиннадцатилетними арабскими мальчиками. Через пару дней копию этих откровений получит какой-нибудь пучеглазый конгрессмен и начнет на всю страну орать: «У меня здесь информация, расследованием которой в данный момент заняты люди из ФБР!» Сколько, интересно, времени понадобится тебе для того, чтобы навсегда распрощаться со своим креслом?