подумал, что он служит для массирования. О нем упоминает Типпенгауэр, а также Моро де Сент-Мери. Вот ведь оказия: у меня, в моей вилле, имеется настоящий живой бог. Его зовут Дамтала. Воспользовавшись отсутствием Аделаиды, я еще раз тщательно изучил этого бога. Описание вполне совпадает с тем, что вижу. Это, вне всяких сомнений, старый, дотошно отшлифованный набалдашник каменного топора эпохи караибов. Негры находят их в лесу, не могут объяснить, откуда они берутся, вот и считают за богов. Они кладут такого бога на тарелку; он знает будущее и докладывается им с помощью постукивания о края посуды. Чтобы привести его в хорошее расположение духа, его купают каждую пятницу в оливковом масле. Я нахожу все это очень милым, и моя тайная жрица с каждым днем нравится мне все больше и больше.

Конечно, все эти мифы нужно еще исследовать, доктор в этом отношении вполне прав… но ничего ужасного в том я не вижу.

23 сентября

Только теперь, на семидесятом году жизни, убедился, как полезно быть всесторонне образованным человеком. Никогда не испытал бы того прелестного курьеза, что случился вчера, если бы не проштудировал загодя те книги.

Наслаждаясь чаем на веранде, я позвал Аделаиду, чтобы подала мне сахар. Она не являлась. Я прошел в мою комнату, в кухню – ее там не было. Не было и других девушек, и я не мог найти сахар. Когда я шел по двору, то услышал тихий разговор в ее комнате. Я поспешил в сад – ее комната находилась на первом этаже – и заглянул внутрь. Там сидела моя прекрасная маленькая жрица Вуду. Она обтерла камень своим лучшим шелковым платком, положила его на блюдо и осторожно налила на него свежего масла. Она была очень возбуждена, глаза ее были полны слез. Она осторожно взяла тарелку концами пальцев и вытянула руку. Она продержала так руку с тарелкой какое-то время на весу, и рука стала дрожать – сперва слабо, потом сильнее. И камень, конечно, стал постукивать о края. Она с ним говорила, но я, к сожалению, не мог ни словечка расслышать.

Но я все это подметил с такой тонкостью, что доктор должен быть доволен мною. Я тоже доволен собой, потому что в конце концов вся эта история оказалась для меня весьма лестной. Вечером, после ужина, я сходил в ее комнату, взял камень, вернулся в столовую и уселся в свое кресло. Когда она вошла, чтобы убрать со стола, я быстро отложил в сторону газету, взял тарелку и налил свежего масла на камень. Эффект вышел необыкновенный. Бах! Поднос опять упал: это, кажется, ее специальность в таких случаях… Слава богу, на этот раз он был пуст. Я кивнул ей, чтобы она не шумела, и сказал совершенно спокойно:

– Пятница. Ему нужно сегодня сделать свежую ванну!

– Вы будете его спрашивать? – прошептала она.

– Конечно!

– Обо мне?

– Быть может.

Это оказалось очень кстати: я получил теперь возможность выведать у нее ее тайну. Я дал ей знак, чтобы она вышла и затворила за собой дверь. Она исполнила это, но я прекрасно понял, что она стояла за дверью и подслушивала. И я заставил своего бедного божка стучать напропалую – каменюка прыгала на своей тарелке так, что любо-дорого было смотреть. Все эти «туки-туки» смешивались со вздохами Аделаиды, несшимися из-за двери.

В тот момент, когда я дал божеству передышку и поставил тарелку на стол, Аделаида проскользнула в комнату.

– Что он сказал? – спросила она.

– Да, черт его знает, что он сказал. Только постучал, и больше ничего.

– Что он сказал? – настаивала она. – Да? Или нет?

– Да! – сказал я наудачу.

Она радостно воскликнула:

– Petit moune? Petit moune? – Так в креольском гаитянском отложилось французское petit monde – «маленький мир»; употреблялось оно в значении «маленький ребенок».

– Разумеется, petit moune! – подтвердил я.

Она закружилась по комнате в неожиданно изящном танце:

– О, какой он добрый, какой он добрый, бог грома! Мне он сказал то же самое. Теперь он должен исполнить это, потому что он обещал это два раза в день! – Вдруг она снова стала серьезной. – А что он сказал: мальчик или девочка?

– Мальчик! – ответил я.

Тогда она упала передо мной на колени, плача, стеная и рыдая от радости:

– Ах, наконец, наконец!

28 сентября

Я знаю, что Аделаида давно любит меня и ничего так страстно не желает, как только иметь от меня petit moune. Она завидует всем девушкам, у которых есть на дворе дети, и я думаю, что она очень охотно выцарапала бы им глаза. Из этого же проистекает и прекрасный уход за стучащим богом. Сегодня ночью она была восхитительна. У меня никогда доселе не было такой милой негритянской девушки. Мне кажется, что я самом деле люблю ее – и что касается меня, то с моей стороны сделано все, чтобы исполнить ее маленькое желание…

6 октября

Ужасно, что я, порядочный и обстоятельный купец, не вел книг относительно того, что было мною внесено в дело улучшения низшей расы в здешней прекрасной стране. Судя по всему, я слишком низко оценил свои культурные заслуги в этом отношении. Сегодня удумал восстановить статистику; это оказалось нетрудно. Особенность в том, что у меня на большом пальце целых три сустава, и это отличие, по-видимому, передается по наследству. Итак, тот, кто в городе бегает с тремя суставами на большом пальце, тот, несомненно, мой потомок. Сделал забавное открытие по поводу маленького Леона: я всегда считал этого мулатского юношу за свой отпрыск, и его мамаша клялась мне в этом, но у него всего два сустава на большом пальце; стало быть, что-то не так… Подозреваю славного Христиана, одного из офицеров Гамбург-Американской линии: очевидно, он поднадул меня. Я выявил также, что из моих потомков недостает здесь в городе в настоящее время не менее четырех сорванцов. Надо полагать, они убежали куда-нибудь еще несколько лет тому назад. Никто не мог дать мне никаких точных указаний относительно их судьбы – впрочем, я совершенно равнодушен к ней.

24 октября