У меня возникло предчувствие, что если кому-нибудь из моих современников удастся извлечь из этого механизма мало-мальски гармоничный звук, такой человек, вероятно, станет неоспоримым виртуозом в игре на саксофоне.

«Появится ли однажды новый Альберт Эйлер?» — спросил я сам себя, перед тем как заснуть мертвецким сном.

Ответ возник почти тут же — в гуще сновидения.

Нет. Эйлер был уникален, что он наглядно доказал нам на станции. Саксофон — это больше чем сувенир, вещественный остаток или след. Этот инструмент — аналогия того, чем был Альберт Эйлер, и на самом деле он по-настоящему звучал внутри нас.

Реально и живо то, что распространилось по радиоэфиру всей планеты, реальна и жива музыка сфер, которая иногда подчиняет себе отдельно взятый мозг.

Двести пятьдесят тысяч долларов — в стране вроде Кот-д'Ивуара эта сумма сопоставима с годовым бюджетом какого-нибудь города. Сотрудники банка проявили отменную предупредительность, особенно когда я поведал им историю о том, как попал в ДТП на мотоцикле и лежал парализованным дни напролет, хотя с нетерпением ждал поступления этих денег, чтобы осуществить инвестиционную операцию в регионе.

Я предъявил список банков и стран, куда желал перевести свои кровные — на расчетные счета с процентом по вкладам до востребования. Наличка должна быть доступна в любой момент — эту реплику я повторил многократно. В мои планы якобы входит объехать регион, прежде чем я приму решение об окончательном размещении средств. «Я должен иметь возможность остановиться, где только захочу, и в ту же секунду иметь все деньги в полном распоряжении, — говорил я, уточняя: — Такова моя манера планировать дела».

Часть бабок останется в абиджанском филиале — следовало бросить им кость. Вслух же я дал понять, что эта сумма якобы послужит плацдармом для моих будущих инвестиций. При этом у меня возникло твердое впечатление, будто я — один из «миссионеров» МВФ.

«Конечно, господин, безусловно»; «Сию же минуту, господин»; «Всё будет сделано так, как вы хотите, господин».

Я разжился целой кучей кредитных карточек, действительных где угодно, вплоть до самого глухого уголка Папуа — Новой Гвинеи. Я распределил три четверти нашего бабла вдоль пути до Кейптауна, а остальное верну при случае.

Выйдя из банка, я купил утренних газет. Труп, обнаруженный в порту, в них даже не упоминался. В доступной здесь французской прессе писали только о падающей станции «Мир», о мощных бурях, обрушившихся за два дня до этого на юго-восточные районы страны, об участившихся случаях рождения животных-мутантов в окрестностях атомной электростанции Сен-Лоран-дез-О.

Апокалиптические знаки явно обретали все более зримую форму в гуще человеческой массы, которая продолжала делать вид, будто ничего не знает о своей грядущей участи.

Коэн-Солаль однажды объяснил мне, в чем суть заблуждения умов, связанного с достаточно простыми словами.

Апокалипсис означает вовсе не конец света, всеобщую катастрофу и т. п., а наоборот — Откровение о Божественном присутствии в мире. Данная стадия, наоборот, подразумевает конец предшествующей эпохи, той, в которой мы живем, эры, которую древние индусы называли Кали Юга, времени разрушения, то есть изменения, времени необратимых мутаций. В китайском языке «кризис» и «изменение» — это одно и то же понятие, а древние греки также предчувствовали, что любые эволюционные процессы находят свое выражение в цепочке резких и мучительных скачков. Всякий сознательный человек прекрасно понимает, что насилие и зло — необходимые элементы любого акта творения, идет ли речь о природе, обществе или искусстве. Но всякий сознательный человек при этом осознает, что те же самые жизненно важные элементы регулярно превращаются в смертельно опасные факторы, если угодно — в радиоактивные изотопы, и что цель игры как раз и состоит в том, чтобы ослабить их воздействие, вознестись над ними и не стать их рабами в силу своего невежества или самовлюбленности.

«В Библии постоянно повторяется мысль о том, что человеку на роду написано быть преходящим и переходным существом», — говорил Коэн-Солаль. Именно он надоумил меня познакомиться с сочинениями Ибн Араби и Руми, работами евреев-каббалистов и Отцов церкви. Я не успел серьезно вникнуть в суть прочитанного, но четко уяснил одну вещь: мы вступили в заключительную стадию библейского цикла времен. Армагеддон уже начался. Учитывая, сколько времени нам, Карен и мне, осталось, мы решили прожить отмеренный нам срок на морском пляже в субтропиках, с телевизором под рукой, чтобы ничего не пропустить. И с саксофоном Альберта Эйлера, джазмена с падающей станции «Мир»; — саксофоном, воплощающим в себе все, чем он был, все, чем мы теперь стали; музыкальным инструментом, вместе с нами совершившим путешествие за пределы бесконечного, которое теперь не в силах наступить нам на ногу, как бы этого кому-нибудь ни хотелось.