Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты говоришь о жертве, — сказал я. — О широкомасштабном Искуплении, а нет ли у тебя в запасе еще одного искупления — для меня?
Мое замечание не заставило Карен насторожиться, ее глаза — сосуды пламени — были устремлены на трех космонавтов, стоявших у края пристани.
— Считайте, что вам повезло, когда Эйлер пожалел вас и призвал нас — на свой лад, — чтобы мы сыграли роль физических заступников. Вы выживете, вы вернетесь героями, но вашей заслуги в том не будет ни капли, и вы никогда не сможете объяснить, откуда взялись странные кадры, которые увидят по телевизору миллиарды людей. Вы вернетесь, но будете вынуждены лгать или молчать. Такова цена, которую вы должны заплатить. Согласитесь, она не слишком велика в сравнении с тем, что очень скоро предстоит вынести нам.
Я подумал только: «На этот раз точно, шутки в сторону — мы сейчас умрем, сгорим заживо».
Я совсем не был уверен в том, что сумею оценить данную перспективу по достоинству.
Перемещение оказалось столь же отчетливым, сколь и внезапным. Квантовый переход. Прыжок на орбиту. Разрыв в цифровом коде.
Мы больше не находились в лимбической зоне, которую мозг Карен создал, смешав различные куски Вселенной; станция продолжала гореть, но теперь она уже не летела над Ист-Ривер, она погружалась в верхние слои атмосферы со скоростью около 28 000 километров в час, а мы находились внутри этого орбитального комплекса.
Мультиплексирование: OFF.
Мы находимся на станции. ON. Один путь, один мир, одна жизнь, одна смерть. Сейчас мы сгорим, сейчас мы погибнем.
Карен повернулась ко мне:
— Жертвоприношение окажется бессмысленным, если мы на самом деле его не переживем. Впрочем, я должна признаться тебе, что наши настоящие телесные структуры виртуально горят в космическом корабле, летящем над Ист-Ривер.
Хорошенькое утешение. Мы все-таки подохнем в раскаленном газе и плазме.
— Не бойся, — сказала мне Карен, — как я тебе только что объяснила, нам нечего страшиться, ведь мы и так уже мертвы.
Вот так я и умер в верхних слоях атмосферы, чтобы космонавты могли выжить, а убитый саксофонист — отыскать дорогу в горний мир. Мне в голову пришла следующая мысль: в последние мгновения нашей «второй жизни», прямо перед тем, как все вокруг вспыхнуло, достигнув температуры в 5000 градусов по Цельсию, Карен хотела сказать именно о том, что мы мертвы уже давно. Давно умерли для людей, для мира и, без сомнения, для самих себя.
Мы умерли. Мы свершили то, ради чего были созданы. И если серьезно, нам больше не оставалось ничего другого, кроме как жить.
Когда мы вновь очутились в гостиничном номере, изображения, передаваемые по телевизору, без сомнения, выглядели гораздо более четкими: станция возвращалась на свою орбиту, на экране почти не осталось электромагнитных помех, а музыка саксофона-тенора продолжала звучать. Разве что мелодия доносилась не из динамиков телеприемника. Скорее это больше походило на своего рода эхо.
Эйлер сидел на кровати рядом с нами, музыкальный инструмент цвета тусклого золота торчал из его рта подобно какому-нибудь светящемуся животному.
На улице в воды абиджанского порта падали последние частицы пепла и остатков станции «Мир», мы могли любоваться этим зрелищем через окно комнаты. Благодаря нашему дару — способности становиться биологическими антеннами — в радиоэфире всего мира прозвучало каждое из произведений джазмена, а правда об обстоятельствах его смерти, как говорили, потоком хлынула в редакции СМИ.
Теперь наконец он имел возможность уйти — воссоединиться с бесконечной сущностью, которую мы называем Богом. Эйлер повернулся к нам, прервав монотонную протяжную мелодию, в которой чувствовалось странное влияние аллюзий на ирландско-шотландскую музыку.
— Мы все еще пребываем в одном из отделов коры моего головного мозга, — объяснила Карен. — Мы находимся на обратной стороне точек начала и конца вашей смерти. Именно здесь благодаря мощи нейровируса я смогла добиться абсолютной обратимости. Именно здесь сошлись воедино все жертвы. Вы умерли в Нью-Йорке, но ваша музыка родилась здесь, в Африке. Вы жили в Нью-Йорке, но именно отсюда вы наконец сможете по-настоящему выйти за пределы смерти.
Проклятый саксофонист поочередно посмотрел на каждого из нас, в его взгляде сквозила неподдельная грусть. Саксофон действительно был самым непосредственным продолжением всего его существа, и вам не удалось бы представить себе что-либо, лучше выражающее суть джазмена.
— Что ж, я пойду, — сказал музыкант.
— Да, ваши произведения теперь прозвучали opera mundi.[104]Правда о вашей смерти в ближайшие часы будет опубликована в СМИ, выходящих на всем протяжении Восточного побережья США. Вы вырветесь из лимба Ист-Ривер. Когда вы будете осуществлять переход, поблагодарите «Мир» и советские технологии.
— Полагаю, бесполезно спрашивать у вас о том, как это произойдет? Ведь именно вам ведомы все решения, все ключи и замочные скважины.
— Ничего не произойдет, — только и ответила Карен. — На самом деле все уже случилось. Вы уже ушли, Альберт. Счастливого пути.
Теперь он был всего лишь эхом. Подобно изображениям на экране телевизора, мы, Карен и я, по косой приближались к линии «нормального» течения времени, если только такая существует.
Эйлер успел сделать последнее движение — своим саксофоном. Однако джазмен не поднес инструмент ко рту и не взял его с собой, как мы ожидали, а протянул его в нашу сторону, так что мне не оставалось ничего другого, как схватить этот подарок, тогда как сам даритель обернулся ворохом вспышек, которые постепенно рассеялись в жарком воздухе отеля.
Я взглянул на Карен — она была потрясающе красива. Саксофон блестел в моих руках, изображение на телеэкране стало идеально четким, а бегущая строка в нижней его части уведомляла зрителей о том, что «Мир» вернулся на заданную орбиту и весь экипаж спасся от гибели.
Принцип обратного действия сработал. Карен удалось выполнить поручение мертвого джазмена, а мне удалось последовать за ней гораздо дальше той черты, которую я полагал пределом возможного.
То, что совершенно точно возможно, оказывается до странного неинтересным — так мне почему-то подумалось.
Мы покинули гостиницу через день — отныне нам ни к чему было спешить как бешеным. Мы сдвинули все, что нужно, во времени и пространстве. В нашем новом прошлом мы не проезжали через те города, в которых побывали до «опыта» со станцией, а все сколько-нибудь важные даты больше не соответствовали хронологии нашего «первого» путешествия.
Карен изменила психическое состояние Космоса, по крайней мере — в этой части Солнечной системы.
У нас имелись билеты на самолет, на вечер следующего дня. Нас ждала серия промежуточных посадок по всему миру, после чего мы должны были оказаться в конечном пункте назначения.