Более того, локальные войны идут по всей земле. И вот в результате — две особые породы людей: порода наемников — типа былых флибустьеров и конкистадоров, этих мы знаем из истории. И еще — люди, напрочь покалеченные этими войнами.

«Потерянное поколение…» Когда гремели мировые войны, «потерянными» называли потом, спустя десятилетия, тех, кто вернулся. Им было страшно тяжело возвращаться в мирную жизнь. Но та жизнь, в корторую они возвращались, была послевоенной для всех. Всеобщая война, всеобщая беда…

А сейчас? Солдат возвращается с настоящей войны — для него и его товарищей те ужасы, которые они пережили, ничуть не легче, чем если бы война была мировой. Но возвращается такой человек в свой мирный город, где играет музыка, вкусно пахнет из ресторанов, открыты ночные клубы, идут бейсбольные чемпионаты… Где никто и не думает о войне. И чиновник в каком‑то дрянном учреждении, проговорив стандартную фразу: «Мы благодарны вам за вашу службу!» — смотрит на ветерана почти иронически.

«Потерянное поколение…» — вот одна из самых болезненных точек сегодняшнего дня, и она тем болезненнее, что ее не видно — комфорт и роскошь ежедневной благоустроенной жизни ее затемняют».

Улыбчивый полицейский проводил Потемкина в помещение для допросов, то есть можно будет общаться, не глядя друг на друга сквозь пуленепробиваемое стекло и не по телефону.

Потемкин попросил сопровождавшего Брюса конвоира снять с заключенного наручники.

— Я к вам пришел не по вашему делу. — Это было первое, что сказал Олег. — Я пришел за помощью.

— Когда такие, как вы, просят помощи, хорошего ждать не приходится…

— Это уж как получится. — И Потемкин продолжил после паузы: — Мне рассказали о том, как вы решили обойтись без кровопролития тогда… в Фостер‑Сити. И вот я подумал, что имеет смысл встретиться с вами. Вы где служили?

— Вам лень было изучить мое дело? Там же есть все, — проговорил Брюс с неохотой.

— У меня нет необходимости изучать вашу биографию. Ну так что? Киркук? Мосул? Басра?

— Хорошо, вы хоть названия эти выучили, — протянул Брюс, но взглянул на Потемкина заинтересованно.

— Я там бывал, и не однажды. В разные годы. И в Афганистане бывал.

— Послушайте, мне еще на свободе рассказывали про одного феноменального русского, который время от времени у нас работает. Акцента у вас нет, и выглядите вы как все представители вашего сословия… Но вот у меня возникла мысль вы не этот русский?

— Я действительно русский. Это поможет в разговоре?

— Дело не в том, кто вы, а в том, что если то, что о вас мне говорили, правда, то вы успели хорошо нюхнуть пороху…

— Было и это, — согласился Потемкин.

— Тогда спрашивайте. Не знаю уж, чем я могу вам здесь быть полезен, но попробую.

— В городе работает серийный убийца. Считалось, что на нем — два трупа. Теперь мы установили еще один, годичной давности. Может, что‑то было и в промежутке. Вероятность невелика, но все же до конца не исключается. Между двумя последними убийствами — всего неделя. То есть активность его резко выросла. Каждый день можно ждать нового убийства. И на руках своих жертв он оставлет вот эту метку. — Потемкин показал Брюсу снимок.

— Погодите, погодите… Это о нем ваши меня расспрашивали в первый же день после ареста? Я еще остыть не успел.

— Да. Он душит свои жертвы. И вы вспомнили человека, которого у вас в армии звали душителем.

— Точно… Радж… «Душитель» — такая у него была кликуха. А только он вам не нужен — он совсем не этого поля ягода.

— Минутку… Вы же сами на него указали.

Брюс покривился:

— Послушайте — я не знаю, что вам известно. Но мне было не до этого вашего парня — Криса или как его? Он спешил, а я еще был… не здесь, понимаете? Я был на свободе. Он спросил о душителе. Я вспомнил человека с этой кличкой. Я и фамилии‑то его не помнил. А вы его все‑таки нашли, надо же! Слава правосудию. Но он не может быть серийным убийцей — для этого гнильца должна быть внутри, а Радж был хороший солдат.

— Но я вам не сказал, что мы беседовали с Раджем.

— А если бы ваши люди с ним не беседовали, вас бы здесь и в помине не было. Ладно. Каждый решил свою задачу: вы познакомились с хорошим парнем, а меня на тот момент оставили в покое — и это было как раз то, в чем я очень нуждался. К тому же, — Брюс поднял указательный палец, прося внимания, — к тому же тот парень из вашей конторы в отличие от вас ни слова не сказал о том, почему ищет душителя. Его моя татуировка интересовала — вот и все дела.

— Ладно. Что было, то прошло. Я ценю то, что вы сейчас сотрудничаете со следствием. Поэтому я здесь.

— Вы там были — значит, нам с вами не нужно разговоры разговаривать. Есть люди, которые там теряют человеческий облик, сами знаете. Среди моих ребят такого не было. Хотя война — она и есть война. Там как? Или ты — или тебя. Поэтому международные нормы и правила не всегда соблюдаются… — Брюс глядел на Потемкина выжидательно. — Что еще?

— Убийца скорее всего кто‑то из ваших бывших сослуживцев… Мы его найдем… Но не хочется, чтобы еще люди погибли.

Брюс долго молчал.

— Нет, сейчас никто не приходит в голову, — проговорил он наконец. — Но если вы найдете способ передать мне список всех живущих в Сан‑Франциско моих армейских сослуживцев… Это не против ваших правил, нет? Значит, передайте, и я обещаю подумать.

Брюс поднялся.

— Я не потому это делаю, что желаю с вами сотрудничать! — сказал он уже в дверях. — Просто серийный маньяк‑душитель и спецназовец — это, в моем понимании, разные вещи.

* * *

Беседа с Леборном получилась трудной.

— Ну да, конечно! — бушевал художник. — Так я и знал! Сначала — списки клиентов, потом — ваши задушевные излияния в мастерской, теперь — прямые обвинения. Я повторяю то, что говорил вам уже однажды… Джон Линк был не вполне вменяемым — это признано судом. Отсюда все и произошло. Я иногда думаю — он мог убить кого угодно…

— Он никого не убивал.

Допрос вел Лайон, Потемкин присутствовал, наблюдая за разговором.

Леборн вскинулся — и тут же обмяк.

— Тогда кто же?

— Не знаем еще. Но узнаем. Скажите, Брет, знакомо вам это изображение? — И О’Рэйли показал фото.

— Вроде бы видел где‑то, — сказал Брет, вглядываясь. — Но, убейте меня, не помню. Что это? Тату?

— На правой кисти каждого из убитых было такое изображение. Автограф убийцы, скажем так. Вы уверены, что вам ничего это не напоминает? Вы ведь когда‑то служили в армии…

— А! Точно, вспомнил! — Леборн хлопнул себя по лбу. — Я в свое время писал портрет одного нашего двузвездного генерала. Славный такой мужик. У нас с ним возникли вроде бы особые отношения. Он мне тогда подарил модель танка — не такую, как продаются, а какую‑то особую, она у меня дома стоит. И подарил что‑то вроде печати — по ней в его самом элитном подразделении ребята делали наколки. Дайте еще раз посмотрю? Точно, она. Я недавно ее дома искал, но куда она запропастилась — понятия не имею. Так, значит, это спецназовец работал?..