Настойчивость, с которой мы призываем нашу молодежь готовить себя к «пожизненному найму», свидетельствует лишь о том, как нам хочется, чтобы к середине жизни она подошла столь же несчастной и разочарованной, как и ее родители. Я – убежденный сторонник включения гуманитарных дисциплин во все учебные программы, для всех учащихся. Всегда можно освоить конкретные требования непосредственно к каждой профессии, тем более что в нашу эпоху постоянных перемен можно приложить силы одновременно в нескольких сферах, прежде чем истечет срок профессиональной жизни. Заработать на жизнь не так уж сложно, но куда сложней освоить то, что способно освободить от ограничений семьи и культурной истории. Какими мы обладаем ценностями, какими способами критического мышления, чтобы обогатить нашу жизнь? Какой взгляд на историю позволит избежать ее навязчивых повторений? Какое личностное развитие и оценочные суждения пронесем мы с собой через странствие длиной в жизнь? Этим интрапсихическим спутникам нашей жизни, способным значительно обогатить ее, не так уж много перепадет от ограниченных целей карьеризма и так называемой узкой специализации. Гуманитарные же дисциплины способны внести свой вклад в более взвешенное, более осмысленное и разностороннее представление о жизни, которое, в свою очередь, необходимо для свободного выбора.

Когда я смотрю на старшекурсников, многие из которых в растерянности стоят перед жизненным выбором, то невольно задаюсь вопросом: как, в представлении их родителей, вообще должна выглядеть помощь детям? Годы спустя, когда наши пути снова пересекаются, выясняется такая вещь, что почти никто из моих бывших студентов не задержался на том поприще, к которому готовился. Иногда родителям как раз и хочется, чтобы их дети оставались в тех рамках, которые желательны родителям, хотя открыто в этом, конечно, никто не признается. Они боятся, что их чадо подхватит идеи, чуждые старшему поколению, иначе говоря, которые не вмещаются в ограниченный мирок родителей. Это очень похоже на то, как человек испуганно отворачивается от новых форм искусства со словами: «Я лучше вас знаю, что мне нравится, а что нет». То, что он хочет сказать на самом деле, – это: «Мне нравится то, что я знаю» или «Мне нравится то, к чему я привык и что мне удобно». Фридрих Ницше как-то заметил, что плох тот учитель, чьи ученики не превосходят его. О нас как о родителях тоже можно сказать, что мы плохо справляемся со своими обязанностями, если наши дети не опередили нас на пути к тем огромным возможностям, которые жизнь открывает для удовлетворения души.

Следующая по частоте причина после минного поля семейных отношений, которая приводит людей к психотерапевту, – кризис в профессиональной жизни, который невозможно больше отрицать. Вероятно, на самом первом сеансе они не отдают себе отчета в подлинной причине своего состояния, более сосредоточиваясь на его эмоциональной стороне, чем на источнике. Поэтому работа психотерапевта, которую, безусловно, нельзя сводить лишь к профессиональному консультированию, включает в себя и выяснение тех сил, которые обусловили первоначальный выбор. Кроме того, важно определить, какие комплексы, связанные с аффектом, препятствуют смелому шагу, способному проложить новый жизненный курс.

Для меня самого стало полной неожиданностью, что депрессия среднего возраста привела меня из академического мира в мир психоанализа. Когда я обратился к психотерапии, у меня даже мысли не было менять профессию. Однако с течением времени, по ходу консультирования, мне стало ясно, чем вызвана такая крутая перемена. Я успел утратить интерес к большей части ученых знаний, приобретенных в академической среде, и меня скорей интересовало то, откуда, из какого места внутри нас приходит это знание, какой отклик находит в нас и насколько значимым может оказаться для раскрытия жизненных горизонтов. Я открыл для себя, что больше интересуюсь жизнью символической, чем интеллектуальной, – ведь символы связаны душой, в то время как интеллект имеет дело лишь с умом. Эти вопросы и эти различия, как я обнаружил, оставались вне сферы внимания академии, но имели самое непосредственное отношение к сфере интересов глубинной психологии. Опять же, я хотел познакомиться с вопросами, на которые зрелые, опытные люди продолжали мучительно искать ответы, жаждал углубленной, содержательной беседы со взрослыми людьми, с куда большим жизненным опытом, чем у молодежи, наполнявшей университетские аудитории. Да, я был счастлив в своем замечательном учительском деле. И все же меня не оставляло в покое то быстрое течение, что упорно прокладывало свой путь где-то в глубине, под всем тем, чем щедро одарила меня первая половина жизни. Оно звало меня погрузиться глубже работы ума, какой бы ценной та ни была, и обратиться к вопросу смысла. Стэнли Ромейн Хоппер, в прошлом мой наставник, однажды сказал мне такие слова, прозвучавшие словно напутствие: «Пусть Бог не даст твоей душе успокоиться». И, как оказалось, среди прочего это благословение наделило меня силой, которая привела от прекрасной карьеры к новому призванию.

Значительная часть психотерапевтической работы, которой мне посчастливилось заниматься, была сосредоточена именно на этой мощной точке соприкосновения между карьерой и призванием, жизненной необходимостью и vocatus[29]. Да, никуда не деться от необходимости зарабатывать на жизнь, содержать себя и тех, кто нуждается в нашей поддержке, но есть и другой зов, приглашающий к духовным перспективам. Именно в нем открывается перед нами подлинное призвание. Возвращаясь к тем студентам, которые в поте лица овладевают будущей профессией, – нередко они совершенно искренне верят, что старшие пекутся об их благополучии, в надежде, что настанет тот день, когда за все их мучения воздастся сторицей. Не раз потом доводилось встречаться и с ними, и с людьми, во многом похожими на них, уже в офисе психотерапевта. Добившись значительных успехов в своей профессиональной сфере, они с какого-то момента все чаще начинали задумываться над тем, что они – нечто большее, чем экономические животные. Это расхождение между тем, что они собой представляют, и тем, чем занимаются, стоило им немалых мучений.

Мужчины же особенно, в силу традиции, привычно проводят знак равенства между собой и своей работой. Вот почему после увольнения, сокращения или выхода на пенсию, первым делом с тревогой оглядевшись по сторонам, мужчины почти всегда скатываются в глубокую депрессию. Да, среднестатистический мужчина воспринимает выход на пенсию как возможность безраздельно отдаться игре в гольф. Но пенсия – это не только возможность попасть мячом в заветную лунку, это также и риск впасть в депрессию. Ведь мужчина никак не был подготовлен к тому, чтобы переосмыслить свое существование, увидеть в нем нечто большее, чем ставшее привычным занятие. «Не хнычь! Будь мужчиной!» – твердят нам с самого детства. Почему? Потому, что так положено! Вот так и получается, что перед мужчинами неотвратимо маячит перспектива депрессии, системная утрата смысла и ранняя смерть.

Женщины по обыкновению куда более эмоционально дифференцированы – иначе говоря, они значительно острее воспринимают свою внутреннюю реальность, имеют круг друзей, поддерживающий процесс роста, и успели многое узнать об индивидуальных сторонах своей личности. Женщины наших дней еще помнят своих бабушек, страдавших от гендерной дискриминации и имевших очень незначительный профессиональный выбор. Их матери оказались в самой пучине быстро менявшегося мира, разрываясь между материнством и беспрецедентными до того времени карьерными возможностями. Молодую женщину дня сегодняшнего со всех сторон окружают примеры тех женщин, что уже добились немалого успеха, и у нее столько же шансов к самовыражению через профессиональную сферу, как у ее бабушки – у плиты на кухне. Но, по крайней мере, сегодня у нее есть из чего выбирать. Многие предпочитают совмещать одно с другим, и почти все героически борются за то, чтобы как-то уравновесить сферу домашних и профессиональных обязанностей. И зачастую это приходится делать без понимающего и поддерживающего супруга.