Джулиус стал походить на человека, угодившего в медвежий капкан, – пытался игнорировать бряканье металла, впившегося в ногу. На висках проступили мелкие капельки пота, тонкий поблескивающий сплав боли и беспокойства. Ощущения эти эхом передались и мне, тревожно засосало под ложечкой.

Умно придумано, поморщился я. В одном выступлении им удалось предвосхитить множество вопросов и дать на них ответы.

А откуда вам знать, что этот человек именно Кофи Сент-Клэр? Ну, как же, он полностью подходит под описание. От чего он убегал? Полевые работы – тяжкое испытание для никчемного бездельника, испытывающего отвращение к любому труду. Если он собирал хлопок, почему выправка у него почти военная, так прямо и гордо держит спину? Но ведь его с малолетства приучали к работе по дому. А почему говор у него, как у истинного ньюйоркца? Ну, ведь я уже говорил, убежал он давно и отправился прямиком на Манхэттен, где и проживал. И перенял местный говор. Тогда по какой причине они хотят его вернуть? Эти богобоязненные, воспитанные на Библии люди до сих пор верят, что наступит день – и этот несчастный исправится и сторицей отплатит им за проявленную доброту. Что только делает честь супруге и сыновьям мистера Сент-Клэра.

Я встал.

– Прошу прощения, ваша честь, но этот человек никогда не носил имя Кофи Сент-Клэр. Его имя Джулиус Карпентер, и он является свободным гражданином города Нью-Йорка.

Судья Сайвел поднял на меня глаза.

– А кто вы та…

– Тимоти Уайлд, полицейский, номер медной звезды один ноль семь, сэр. У меня на руках документы, подтверждающие, что он свободный человек.

– Но это полный абсурд! – Губы у Варкера растянулись, точно кто-то ухватил его сзади за горло. – С сожалением вынужден отметить, что мистер Уайлд испытывает ко мне личную неприязнь, сэр. – Он многозначительно покосился на перебинтованную руку. – Этот человек склонен к насилию и является заядлым воинствующим аболиционистом.

По залу прошел ропот. Мне стало любопытно, и я обернулся. Расслышать толком не получалось, зато я видел шевелящиеся губы, а бармену, который недаром ест свой хлеб, совсем не обязательно слышать, какой напиток заказывает клиент, он и без слов поймет.

Ох, уж эти проклятые разжигатели войны! Не остановятся, пока наши улицы не превратятся в реки крови. Жаль, что они не могут направить свою энергию в более созидательное русло, к примеру, на разработку методов колонизации. Тогда можно было бы отправить их всех в Либерию, и все вздохнули бы спокойно.

– Речь здесь идет не об аболиционизме, – заметил я. – А об установлении личности.

– Да, разумеется, мистер Уайлд, – фыркнул судья Сайвел. – А также о соблюдении должных процедур. Так что, полагаю, излишне напоминать вам, что вы их сейчас попираете грубейшим образом.

– Прощу прощения, что прерываю, но я готов поклясться, что это Джулиус Карпентер. Я несколько лет проработал с ним в устричной лавке, еще до пожара. Мое слово против слова Варкера; думаю, этого будет достаточно.

– А как насчет моего слова? Оно, что же, ничего не значит? – так и взвыл Длинный Люк. – Лично я поддерживаю мистера Сикаса Варкера на все сто процентов. Ну, насчет того, что мы вместе поймали Кофи Сент-Клэра, и насчет того дня, когда он прибыл в Нью-Йорк. Да вы только взгляните на этого типа!

– Вы партнеры, так что, конечно, поддерживаете его, – парировал я.

– А ну, тихо все! – грозно прошипел судья. А потом затряс головой, отчего его парик сдвинулся примерно на дюйм к северу. – Кто из вас может представить непредвзятого свидетеля, чтобы удостоверить личность этого человека? Не из тех, кто заинтересован в ваших доходах, мистер Коулз, и не из тех, кто намерен развалить дело, мистер Уайлд.

– Ну, разумеется, ваша честь, могу. – Варкер кивком указал на скамью свидетелей. – Премного благодарен, что пришли, мисс Марш.

Я, не веря своим ушам, развернулся и увидел ее. Голова пошла кругом. Думаю, на какую-то долю секунды я даже отключился и не сразу заметил, что костяшки пальцев побелели – так крепко я вцепился в деревянный барьер перед собой.

Только не это, подумал я. Боже милостивый! Кто угодно, только не она!

Мы с Шелковой Марш не виделись месяца два, с тех пор, когда я последний раз заходил проверить ее бордель, посмотреть, не нарушаются ли там ограничения по возрасту для персонала, установленные мной лично. Сегодня она ничуть не походила на богатую и модную хозяйку этого заведения. Мамочка подошла к скамье для свидетелей, и я увидел: дешевые ботинки на низком каблуке, простенький бежевый костюм. Прошла мимо меня, даже не взглянув. Что, надо сказать, меня ничуть не удивило.

Раз Шелковая Марш здесь, речь пойдет обо мне. Эта женщина хочет моей смерти. Хочет лишить меня жизни твердо и окончательно, распотрошить на мелкие кусочки и закопать в могиле. За нею шлейфом тянулся аромат фиалок, точно искусно созданное проклятие, призванное вытравить все здравые мысли у меня из головы.

– А эта дамочка выступала свидетелем от Варкера прежде? – шепотом спросил я Хиггинса.

– Одна из постоянных его исполнительниц. Вы что, ее знаете?

Мадам Марш села. Движения несколько неуверенные, точно пребывание в зале суда ее угнетало. Белокурые волосы собраны в низкий пучок на шее, он виднеется из-под шляпы с одним-единственным перышком. Прелестное лицо – вовсе без румян и всякой там сурьмы, розовые губы скорбно поджаты бантиком. Интересно, подумал я, видел ли хоть раз ее Валентайн вот такой, естественной и свежей, как месяц май, когда она была его любовницей? Это было все равно что наблюдать за змеей, вползающей в овечью шкурку и поглядывающей на вас оттуда невинными глазками. Да, следовало признать, она была красива – нежная молочно-белая кожа, точеные черты лица, – но стоило поймать на себе ее взгляд, и вся эта иллюзия рассыпа́лась в прах.

Глаза Шелковой Марш, светло-карие, с поразительной голубой окантовкой у зрачков, на секунду встретились с моими. Ощущение такое, словно я заглянул в бездонный колодец.

– Имя? – спросил секретарь суда.

– Селина Энн Марш. – Она скромно опустила длинные ресницы. – Большинство людей называют меня просто Шелковая.

– Место жительства?

– Проживаю на Грин-стрит.

– В одном из этих заведений? – не удержался я.

– Тихо! – рявкнул судья Сайвел.

– Он прав. Я знакома с мистером Уайлдом. Я держу там клуб… для джентльменов. – И тут лицо ее залилось краской, словно у семнадцатилетней девицы. – Не хотелось бы упоминать об этом в суде, ваша честь, поскольку во всех остальных отношениях я женщина законопослушная и большой друг демократов. А что касается аболиционизма мистера Уайлда… о, он страстный его поборник, и рабство для него равносильно худшему из пороков. Страшно жаль, но мое присутствие оскорбляет его чувства.