— Погоди, — оторвалась я от Андрея, успевшего стянуть с меня свитер. — Давай сменим постельное белье!

— Зачем? — запаленно дыша, спросил он.

— Затем, что я очень люблю чистоту… — Мне удалось обойтись расплывчатыми объяснениями. Не вдаваться же в подробности, втолковывая этому прекрасному человеку, что на моем диване не спали только жук и жаба?! Простыни бедной фрекен Жюли изжульканы ее бывшими любовниками… Вот стыдоба!..

— Юленька, как мы с тобой совпадаем во вкусах и привычках! Я тоже очень чистоплотен, обожаю чистоту! — возопил восхищенный Ткач.

Совместными усилиями мы перестелили постель и, стесняясь друг друга, оробев, начали раздеваться.

— Теперь мне можно снять очки?

— Снимай, — разрешил он и, сглотнув ком нетерпения, накинулся на меня: гладил, мял, вбирал в себя и стонал: — О, моя фрекен, о, моя восхитительная фрекен Жюли…

— Почему фрекен? Нет, я не согласна!.. Фрекен Жюли покончила жизнь самоубийством, а я хочу познать любовь и жить в любви!

— Юленька, кто как кончил — не важно! Все равно вы похожи… Фрекен — идеалистка и дворянка, и ты точно такая же, любовь моя!.. Я уже не надеялся найти подобную девушку, свой идеал. Я отчаялся, думал, одиночество — это навсегда, и вдруг… ты! Единственная моя! О, ты не представляешь, как мне тяжко наблюдать, что все мужчины в восторге от тебя, так и липнут, окаянные! — возмутился он, вздохнув, и закатил глаза.

— Не преувеличивай, Андрей! Теперь уже я тебе не верю!

— Поверь, я был очень счастлив прошлой ночью, когда ты спала, а я на тебя смотрел и готовил тебе завтрак, и мы были только вдвоем. Я хочу всегда на тебя смотреть!

Свет был погашен, но мне казалось, что я все вижу: присутствие Андрея освещало обстановку моей заурядной комнаты и саму мою неприкаянную жизнь, еще недавно тусклую, пустую и унылую. Обострившееся зрение пробуждало загнанный вглубь страх потерять Андрея, и я решила взять Ткача за его ахиллесову пяту — и стала убеждать его в том, что мне очень понравилась его мама.

— Неужели? — расцвел он.

— Правда — правда!

— И ты понравилась маме. Она сказала: чувствуется порода, воспитание, амбиции. Но мамочка сильно огорчилась, что ты измазалась вареньем и сбежала!

— А? О? У? — издавала я вопросительные звуки.

Андрюша не позволял мне формулировать, не желал отвечать, он только целовал меня и улыбался, обнажая верхнюю челюсть. При виде его кроличьих зубов я вспомнила:

— Представляешь, Андрюша, когда мне было пять лет, родители наняли мне репетитора по английскому языку… Я быстро запоминала слова, но ассоциировала их с билонгами…

— Это как? — не понял он.

— Ну, например, говорила: кролик — раббит, рыба — фиш, ребенок — беби, счастье — фотшенз, — объяснила я.

— Счастье — fortune, — высказал свое мнение Ткач и опять поцеловал меня.

Мы лежали, обнявшись, и выбалтывали друг другу свои простые, детские секретики. Смеялись и не могли уснуть от переполнявшей нас радости, какого — то неизъяснимого, граничащего с глупостью оптимизма. А впереди нас ждали новый день и новая жизнь вдвоем, и надо было собраться с духом для того, чтобы расстаться хоть на часок и заснуть…

Почему взрослым людям не дано беспечной и монотонной поры? Горе, счастье, обиды, разочарования и восторг некто свыше перемешивает для них в единый, неудобоваримый коктейль… Кто он? Может быть, тот самый fortune?!

Андрюша включил торшер, посмотрел на часы и произнес с досадой:

— Будь он неладен, этот Новый год! — и провел указательным пальцем поперек своей белой, бархатистой шеи. — Поставок — по горло! Только успевай отгружать и принимать.

— Сегодня какой день недели — уже четверг? — вспомнила я. — Ой, а у нас по четвергам Илона Карловна проводит планерку! — Я приподнялась на диване и напружинилась, словно готовилась взять старт для забега на длинную дистанцию.

— Какая планерка, Юленька? Ты простужена, переутомлена, издергана. Не ходи на работу, отсыпайся и лечись, мое сокровище! — засуетился Андрей.

— Андрюша это невозможно! — откликнулась я. — Думаешь, смогу спокойно находиться здесь без тебя? В квартире, где чуть не убили Сашу?! Нет, лучше пойду в офис, к людям! А с работы поеду в больницу…

— Да, кстати! — вспомнил Андрей. — Я ведь до сих пор не знаю твоих телефонных номеров.

Он сел и похлопал себя по тем местам, где в брюках расположены карманы. Разумеется, ничего не нашел и покинул лежбище, а я схватилась за очки, чтобы получше разглядеть свое приобретение. Без одежды Андрей казался совсем худеньким: лопатки торчком, позвонки и ребра наперечет, как линии судьбы на ладони. Мне такая скульптура тела импонировала, поэтому я еле дождалась, когда он вернется в постель со своим сотиком.

— Ты мой птенчик, — ласково шепнула я ему в ухо и стала обнимать лопатки, которые показались мне невыросшими крыльями.

— Диктуй! — отстранился деловой Андрюша. На птенчика он был не согласен — претендовал на звание птицы покрупнее. — И имей в виду, мне больше нравится, когда женщина сидит дома, стережет очаг, создает надежный тыл, а не рвется на трудовые подвиги. Кому они нужны? Вот моя мама — и хлеб печь умеет, и рыбу солит, и шьет, и вяжет, и цветы разводит.

— Учту непременно, — пообещала я и продиктовала ему свои номера. Ткач заставил меня вспомнить о мобильнике. Я встала, включила телефон на подзарядку и призналась: — Как хорошо, Андрей, что у меня есть ты!

— Нет, хорошо, что у меня есть ты, — не согласился он, и это было единственное разногласие, которое обнаружилось у нас в четверг на рассвете…

Я впервые не опоздала на планерку, потому что в офис меня отвез Андрей, не позволив мне тратить драгоценных минут на макияж, прическу и завтрак. Мы только умылись, почистили зубы, оделись и выпили холодный кофе, сваренный еще ночью. Я еле успела собрать взлохмаченные волосы в хвост на затылке. Впрочем, несколько минут мы все же потеряли, лобызаясь в машине, припаркованной в переулке, но эти поцелуи придали мне скорости, и я ворвалась в кабинет Илоны Карловны и плюхнулась на стул раньше, чем Дина Галеева, которая не опаздывает никуда и никогда.

— Что это с тобой? — Динка скосила глаза на мою расцарапанную щеку.

— А-а, так, пустяки: упал, очнулся — гипс, — улыбнулась я.

— Юлия Владимировна, вы оформили бюллетень? — официальным тоном поинтересовалась начальница.

— Не оформила, но пропущенные дни обязательно отработаю. Я безумно стосковалась по работе! — солгала я без обычного своего энтузиазма, поэтому заявление прозвучало фальшиво и неубедительно.

— «Отработаю» — это не разговор. Вы должны представить мне документ, — грозно нахмурилась Каркуша, сведя черные кустистые брови к переносице. — Или я вынуждена буду приказом взыскать с вас штраф до пятидесяти процентов оклада.