Но в полной мере насладиться пищей мне не позволила Надежда. Она подошла в сопровождении низкорослого, прыщавого парня:

— Познакомьтесь, очень вам рекомендую, — герой нашей вечеринки!

Прыщавый самородок слегка склонил голову, представился:

— Сабельников моя фамилия, зовут Роман!

Я сразу подумала, что подобный экземпляр мужской породы никогда бы не сделался героем моего романа, вопреки собственному имени. Проблема была даже не в угрях: их можно вывести. Во всем его облике прочитывалось нечто угодливое, скользкое, сальное, как много дней не мытые волосы.

— Очень приятно, поздравляю вас, — пожал руку Сабельникову, которому гораздо больше подошла бы фамилия Сальников, мой великодушный Андрей Казимирович.

Мне оставалось лишь томно поводить голыми плечами, поскольку после маленького праздника первых поцелуев я действительно испытывала к Ткачу сильное физическое влечение… Страсть проявлялась так же отчетливо, как проснувшийся аппетит.

Я под руку с Андрюшей неспешно двинулась вдоль стены, и меня перестали интересовать персонажи справа и слева. Хуже того, меня и вывешенные на всеобщее обозрение батики с орнаментальными узорами нисколько не занимали. Зато пробирала обида за Кирилла и поруганные одинокие души деревьев. Я прикончила вино, и Андрей, принимая у меня пустой фужер, нежно коснулся моей руки, легонько сжал мои пальцы, ненавязчиво напоминая, какая особенная ночь нам предстоит. Сердце екнуло, едва я это представила. И тут меня окликнули:

— Привет, Юлечка!

Сзади стоял… Гриня. Эта демоническая личность разглядывала мою декольтированную спину, наверное, для того, чтобы не глазеть в упор на моего чудесного спутника.

— Привет, — улыбнулась я и мстительно подумала: поделом тебе, старый, плешивый плут!

— Прекрасно выглядишь.

— Спасибо, ты тоже, — сказала я и обрадовалась, ощутив, что могу преспокойно улыбаться ему, не подыхая от обожания и не задыхаясь от восторга. Но оказалось, что радовалась я рано, потому что в следующую минуту Грин брякнул:

— В ночь на воскресенье ты выглядела значительно хуже.

— Неужели? — В меня будто кипятком плеснули. Кажется, даже очки запотели от подобной пакости. Не совладав с растерянностью, я жалким голосом пролепетала: — Какая ночь? Какое воскресенье? Ты что — то путаешь, Гринберг…

— Я? Путаю? Нет, дорогая, такое не забывается, — с интимным придыханием молвил этот траченный молью паяц и отошел к Галке.

Андрей напряженным голосом спросил:

— Кто это?

— Так, один риелтор… — Я покраснела, обваренная жаром стыда, а внутри у меня, наоборот, все сжалось и заледенело.

— Ты собираешься менять квартиру? — удивился Андрей.

— Да, тесновато жить в однокомнатной… — Я оглянулась в поисках официанта. — Подайте вина!

Отхлебнула, поперхнулась, закашлялась. Ткач похлопал меня по спине:

— Напрасно мы сюда приехали, Юленька. Обстановка какая — то нездоровая. Давай вернемся домой?

— Угу, — откашлялась я и совсем сникла: куда возвращаться, если Сашка по — прежнему лежит на моем диване?! Я сказала Андрею, что мне необходимо срочно позвонить, и удалилась в подсобку.

Телефон стоял на столике, стиснутом со всех сторон крупногабаритными картинами, пустыми рамами и прочим хламом. Я сделала глоток вина, поставила фужер на свободный край стола и набрала свой домашний номер. Анисимов не снимал трубку. Возможно, он уже бодрствовал, но не считал нужным отвечать на звонки, адресованные хозяйке квартиры. Включился автоответчик, заговорил моим голосом: «Я вас приветствую, но в данный момент не могу подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала».

— Санчо! — торопливо крикнула я в надежде, что сработает громкая связь, но он по — прежнему не откликался. Пришлось излагать свои пожелания в пустоту. — Александр, немедленно покинь мою квартиру! Твои кроссовки и куртка находятся в бачке для грязного белья, под раковиной в ванной. Одевайся и шуруй! Сделай это как можно скорее!

— Юленция, ты сбрендила? — заспанным голосом отозвался папарацци. — Что за розыгрыши? Почему мои кроссовки в грязном бачке? Ты бы их еще в унитаз сунула!

— Саш, это не розыгрыш, я серьезно прошу: шуруй быстрей, ты меня компрометируешь!

— Пф-ф, такова моя профессия, — самодовольно хмыкнул олух царя небесного. — Куда ты вообще делась?

— Не важно, Санчо, тебя это не касается, — нажала я на него. — Сматывайся!

— Не хочу я сматываться, — огрызнулся Анисимов, — мне и тут нормально. Давай возвращайся сама и привези чего — нибудь пожрать, У тебя даже картошки в доме нет! Чем ты питаешься?

— Святым духом! — съязвила я.

Внезапно мою руку, державшую трубку, сжала чужая волосатая ладонь.

— С кем это ты беседуешь, Малиновская? Случайно, не с Золотаревым? — Надо мной навис Маркел.

— Нет, я маме звоню! — крикнула я, пытаясь избавиться от Маркела, потом нажала на рычаг и нечаянно толкнула фужер. Фужер свалился мне на колени и поэтому уцелел. Недопитое вино разлилось по платью. Право, галерея Krasnoff какая — то заколдованная, никогда мне не удается выбраться из нее сухой!..

— Лживая сука, — обругал меня медведь и вырвал из моей руки звенящую коротким зуммером трубку.

— Сам такой, — не полезла я в карман за словом. — Крымовский кобель!

— Где он прячется? — Маркел приблизился вплотную и заставил меня прижать голую спину к запыленным, щербатым рамам.

— Откуда я знаю?!

— Не ври, б…!

— Я поражаюсь: Юлька такая каракатица, а склеила богатого мужика! — вдруг заявила Галина, присутствие которой рядом с телефоном я только что обнаружила.

— Ой, мой богатый мужик меня совсем заждался! — Я вскочила, отпихнула Маркела и пулей понеслась в зал.

Ткач и впрямь заждался — он стоял, привалившись к стене, задумчивый и печальный. Я пожаловалась:

— Андрюша, вино пролилось на платье, но я не виновата.

— Как же тебя угораздило, фрекен? — без тени осуждения, тепло спросил он.

— Нечаянно…

— Тем более надо ехать, — обнял меня славный человек и огляделся в поисках псевдораспорядителя.

Теперь медведь мне был не страшен: я находилась под покровительством Андрея, под его мощной энергетической защитой. Но, подавая мне шубу, Маркел все же улучил момент, чтобы злобно мне шепнуть:

— Я выяснил, ты звонила к себе домой. Признавайся, где Золотарев, хуже будет!

— Нет, — мелко затрясла я головой.

— Что? — переспросил Ткач.

— Я говорю, выставка не произвела на меня особого впечатления.

— Да, ничего особенного, — согласился он. — Не понимаю, зачем ты сюда рвалась, Юленька!