Убедившись, что смотреть больше не на что, Мэри медленно вернулась на свое место. Там она с удивлением обнаружила маленький стаканчик с клубникой, на котором лежала серебряная ложечка. Озадаченная, Мэри огляделась, чтобы понять, кто мог оставить его там, подозревая, что это была Шарлотта, но вместо этого увидела широкую спину мистера Беннета, поспешно скрывавшегося в толпе. Мэри взяла стаканчик и повертела его в руках. Она осознала: таким способом ее отец пытается загладить вину – это лучший найденный им вариант, чтобы признать, что он причинил ей боль.

Мэри понимала: по своей воле отец никогда не заговорит с ней о произошедшем. И даже если бы она настояла на объяснениях, почему он оставил клубнику, не вручив ее лично, то легко могла представить себе ответ:

– В этом поступке есть все достоинства извинений, но отсутствует неловкая необходимость объясняться.

Вопреки себе, она почти улыбнулась. Отец никогда не испытывал к ней тех чувств, которые испытывал к Лиззи, но их было достаточно, чтобы принести ей клубники. Он знал, что обидел ее, и сожалел об этом. Мэри решила, что это уже кое-что. Когда она пододвинула к себе стакан, вынула одну ягоду и впилась в нее зубами, на ее глаза вновь навернулись слезы.

Вскоре после этого бал подошел к концу. Совсем поздно, когда миновало два ночи, Беннеты собрались в холле, ожидая карету. Они устроились внутри, и даже болтовня Лидии вскоре стихла. Ее голова склонилась на плечо Китти, и Лидия уснула. Все хранили молчание, одни – от счастья, другие – от усталости, третьи – от осознания, что вечер прошел не так, как они надеялись. И только мистер Коллинз всю дорогу до Лонгборна поддерживал разговор, ничуть не смущаясь тем, что ему никто не отвечает.

На следующее утро Мэри долго не вставала с постели, не находя в себе сил присоединиться к остальным. Она понимала, что разговоры будут только о бале, и была уверена – ее унижение за роялем станет слишком захватывающей темой, чтобы вежливо ее проигнорировать. Мэри слишком хорошо представляла себе, как именно Лидия сможет ее подразнить, и решила остаться там, где была, пока завтрак не закончится. Миссис Хилл принесла ей чашку чая и предложила расчесать волосы, но ей не удалось убедить Мэри выйти из комнаты.

Таким образом Мэри пропустила драматические события, которые развернулись после того, как со стола убрали еду. Даже наверху она почувствовала: что-то случилось. Мэри услышала торопливые шаги в прихожей и сердитое восклицание матери. В этом не было ничего необычного, но только когда Китти и Лидия ворвались в комнату, Мэри поняла, что именно случилось.

– Мэри, ты должна одеться и спуститься вниз! – кричала Лидия. – Там такой сумасшедший дом, ты просто не поверишь!

– Ты не представляешь, что произошло! – вторила ей Китти. – Не догадаешься ни за что на свете!

Мэри вздохнула.

– Наверное, не догадаюсь. Но мне все равно.

– О, я думаю, что это неправда, – сказала Лидия. – Даже тебе это понравится.

– Вы объясните, в чем дело, или нет?

– Мистер Коллинз сделал Лиззи предложение! – воскликнула Китти. – И она отказала ему!

Мэри резко выпрямилась, ее сердце бешено заколотилось. Она не удивилась, что мистер Коллинз сделал это. Она всегда знала – это произойдет. Лишь не ожидала, что так скоро.

– Мама в бешенстве, – сказала Лидия, бросаясь на кровать Мэри, – и говорит, что Лиззи примет его предложение, уж она это гарантирует. Мама отвела Лиззи к отцу, чтобы тот ее образумил, но тот сказал Лиззи, что выбор перед ней стоит не из лучших: мать никогда больше не взглянет на нее, если она откажется выйти замуж за мистера Коллинза, а отец никогда больше не посмотрит на нее, если она это сделает!

Китти захлопала в ладоши.

– Разве это не уморительно? – Лидия спрыгнула с кровати и уселась за туалетный столик Мэри, поворачивая лицо то в одну, то в другую сторону, полностью довольствуясь тем, что видит в отражении. – Мистер Коллинз умчался прочь. Папа заперся в библиотеке. Лиззи не говорит ни слова, а мама вне себя и утверждает, что никто не принимает во внимание ее чувства.

– Это самое лучшее, что случалось с нами за все время, – сказала Китти с глубоким удовлетворением. – А ты как думаешь, Мэри?

Мэри снова легла в постель. Это был хороший вопрос, на который у нее не нашлось ответа. Некоторое время сестры не замечали ее молчания, болтая между собой о том, что могло произойти дальше. Однако, увидев, что Мэри не находила это занятие столь же забавным, как они, обе ушли и оставили ее в одиночестве. Мэри встала и принялась расчесывать волосы. Она не крутилась перед зеркалом, как Лидия, а смотрела прямо в свое отражение, словно спрашивая, что же ей теперь делать.

Она быстро умылась. Миссис Хилл принесла воду уже давно, и теперь та оказалась едва теплой, но Мэри этого не заметила. Она положила платье на кровать и села рядом с ним, будто забыв, для чего оно здесь. Мысли ее витали где-то далеко. Она и не помышляла о том, что станет первой из сестер, которой мистер Коллинз сделает предложение, но убедила себя, что заслуживает внимания как его вторая избранница. Если бы ее усилия увенчались успехом, это стало бы моментом ее триумфа. Именно тогда, когда ему отказала женщина, которая никогда бы и не приняла его предложение, он, возможно, был бы готов прислушаться к той, что ответила бы согласием. Сейчас, когда он страдал из-за отказа Лиззи, Мэри надеялась обратить его мысли к ней самой: успокоить его уязвленную гордость, напомнить о том, сколько у них общих интересов, демонстрируя каждым своим словом и жестом, что именно она – единственная из сестер Беннет, которую он мог бы всерьез рассматривать в качестве своей жены.

Стянув платье через голову, Мэри поняла, что ничего из этого сейчас не произойдет. Она навсегда останется для него невидимой. Даже публичного унижения, которому она подверглась за роялем, оказалось недостаточно, чтобы привлечь его внимание. Скорее всего, она должна быть благодарна, что ее стыд остался для него неувиденным, однако… ох, быть незамеченной и тем самым отвергнутой таким человеком, как мистер Коллинз! Это событие внесло жестокие коррективы в ее представления о себе. Пытаясь завязать пояс платья, Мэри говорила себе, что на самом деле не имеет права злиться. Ее погоня за кузеном была вызвана исключительно рациональными соображениями. Мэри не могла сказать, что ее сердце было разбито. И все же что-то внутри нее кричало, что это несправедливо. Она была единственной, кто попытался увидеть в мистере Коллинзе хорошее, кто думал, что он сможет быть более счастливым, более приятным человеком, но этого оказалось недостаточно, чтобы его завоевать. Казалось, она никому не нужна, даже мужчине, которого не любила.

Когда Мэри, наконец, спустилась в гостиную, первая волна бури уже улеглась, но гнев и недовольство тяжело висели в воздухе. Миссис Беннет лежала на диване и жаловалась на свое горе всем, кто только желал ее слушать. Лиззи таращилась в эркерное окно, выходившее в сад. Выражение ее лица было твердым и решительным, и она отказывалась отвечать на жалобы матери. Мэри не знала, к кому подойти, и стояла в нерешительности посреди гостиной, боясь заговорить, чтобы не навлечь на себя чужое негодование.