– Чья бы мычала… – пробормотала Элона, встала и оправила юбки.

Гаред успел натянуть штаны и теперь пытался затолкать в них полустоячий член. Пустая затея.

– Когда я расскажу папе… – начала Лиша.

– Не расскажешь, – оборвала ее Элона. – Если не потому, что сжалишься над несчастным отцом, то из-за клятвы травницы.

– Травница тут ни при чем.

– Травница всегда при чем, когда на ней фартук! – парировала Элона. – Разве Вруна трепалась о поселковых интрижках? Уверяю тебя, она знала обо всем.

Она скосила глаза к носу.

– К тому же не у меня одной тайны. Что ты делаешь здесь посреди ночи, Лиша?

Лиша глянула на Гареда, но он повернулся спиной и все еще утрамбовывал свой инструмент. Мать подловила ее и поняла это.

– Иди сюда. – Лиша отвела край шали, чтобы набросить ее на плечи Элоны.

Это защитит их по пути к своим палаткам.

Гаред наконец завязал портки и с убитым видом повернулся к обеим.

– Ты снова разочаровал меня, Гаред Лесоруб, – объявила Лиша. – В тот самый миг, когда я начала думать, что ты изменился.

– Я не виноват! – проскулил Гаред, как побитый пес.

– Конечно нет, – резко ответила Элона, нырнула под шаль и повернулась с дочерью к выходу. – Это сударыня Свиток отымела тебя, а ты оказался беспомощным, как райзонская девка перед шарумами.

На этот раз Лиша приготовилась к утренней тошноте и разобралась с нею, не привлекая внимания посторонних. К завтраку уже почувствовала себя сносно.

Гаред подошел, когда она прогуливалась.

– Можно тебя на пару слов?

Лиша вздохнула:

– Вряд ли тебе есть что сказать, Гар.

– Наверно, заслужил, – кивнул он.

– Наверно? Гаред, ты сношался с моей матерью!

– А тебе-то что? – ощерился Гаред. – Ты давным-давно расторгла наш сговор, и я тебя не беспокоил. Я ничего тебе не должен!

– А моему отцу, который пустил тебя в дом, когда твой разрушили? Ему ты тоже ничего не должен? А родному папаше?

Гаред развел руками:

– Лиша, ты знать не знаешь, каково мне пришлось. После того как Вруна заставила меня признаться всему поселку, что я соврал про тебя, со мной не рискнет остаться наедине ни одна девица! Даже когда ты ушла в Энджирс, спрос на меня был не больше, чем на крапиву!

– Я их не виню, – отозвалась Лиша.

Гаред проглотил обиду, запасся терпением.

– Ладно. Может, оно и так. Но ведь тоска! Только твоя мамка меня и пригрела. Она одна вела себя со мной так, будто я чего-то стою. – Он вздохнул. – А при правильном освещении она – вылитая ты. Я закрывал глаза и представлял…

– Тьфу! – вскричала Лиша. – Не желаю слышать, что ты думал обо мне, когда…

Тошнота вернулась, во рту появился привкус желчи.

– Извини, – пробубнил Гаред. – Просто хотел сказать честное слово. Меня всегда тянуло к тебе.

Лиша выплюнула кислятину под ноги.

– Если бы держал рот на замке, получил бы меня настоящую еще пятнадцать лет назад.

– Знаю. И проклинаю себя за это каждую ночь. Поэтому и злой постоянно. Но может, так задумал Создатель?

– Что?

– Весь мир был бы иным, сохранись наш сговор, – пояснил Гаред. – Ты не пошла бы в учение ни к Вруне, ни в Свободные города. Не привела бы за собой Избавителя.

– Гаред, Меченый не Избавитель, – поправила Лиша.

– Почем ты знаешь? С чего ты так уверена и все разложила по полочкам? Возможно, Создатель неспроста сделал его несовершенным. Или испытывает нас. Может, Избавитель должен только показать путь, а идти суждено нам.

Лиша ошарашенно взглянула на него:

– Что с тобой стряслось, Гаред Лесоруб? Когда ты успел набить свой толстый череп такими глубокими мыслями?

– По-твоему, я кретин, да? – осерчал Гаред. – Не стою твоего башковитого внимания?

– Гаред, я не имела в виду…

– Еще как имела! – перебил он. – Вечно кроткая, только ведешь себя со всеми как с простофилями.

Он собрался уйти, но Лиша придержала его за руку:

– Не уходи.

Однако Гаред вырвал руку, не пожелав даже взглянуть на Лишу.

– Не, я все понял. Женщины семейства Свиток не видят во мне ничего, кроме топора и крепкой коряги.

Он сорвался с места и исчез, оставил Лишу как никогда смятенной и одинокой.

Глава 16

Куда не вхож хаффит

Лето 333 П. В.

28 зорь до Ущерба

Инэвера одернула толстую ткань, она задыхалась от душного в краю землепашцев лета. Казалось, каждый выдох наполняет капюшон паром. Тот приставал к волосам, и они слиплись от пота. Инэвера уже много лет не надевала даже одежд и покрывал дама’тинг – таких белоснежных, что с них соскальзывали солнечные лучи, и до того тонких, что кожа дышала, как обнаженная. Не считая немногочисленных вылазок, она ни разу не облачилась в черное одеяние даль’тинг и поражалась, как женщины его терпят.

Она вздохнула: «Это только ветер. Можно вытерпеть все, что терпят другие».

Вынужденная маскировка стоила неудобств, поскольку позволяла покинуть дворец и беспрепятственно пройти через Новый базар. Она не боялась за себя – редкий смельчак посмеет напасть на нее, и много больше людей поспешит к ней на помощь, если в той вообще возникнет надобность, – но Дамаджах не может разгуливать без свиты и обязательно привлечет толпу зевак, как хлебные крошки – птиц, и ее самая драгоценная тайна раскроется.

Без гадальных костей она как никогда нуждалась в материнском совете и передышке от борьбы с ветром, который грозил сломать даже самую гибкую пальму.

Новый базар Дара Эверама еще не сравнялся с Великим красийским, но рос ежедневно и в скором времени обещал посоперничать даже с этим оплотом торговли. Когда Дар Эверама оказался в руках Избавителя, Аббан поставил первый шатер в деревушке чинов на границе города. Через полгода Новый базар поглотил деревню и выплеснулся на угодья за ней, стал фокусной точкой для купцов и фермеров всего края.

Купцы и их господа дама не пожалели средств на охрану товаров, проложили улочки в форме великой метки во многом так же, как поступило племя Лощины на севере. Низкие стены умножили силу начертаний, а с наступлением ночи на улицы выходили дозоры. Однако днем товары заполняли каждый дюйм свободного пространства и громко расхваливались владельцами: даль’тинг, хаффитами и чинами.

Инэвера шествовала по улочкам, время от времени останавливалась то у палатки, то у лотка и наполняла корзину с видом обычной дживах сен, закупающей продукты на ужин. Она вошла в роль, бранилась из-за мелкого недовеса и сражалась за щепотку соли по образу и подобию большинства женщин, что