…Я как-то крепко выпил и рассказал свою историю одному парню, который приезжал к нам на фестиваль аж из Новой Зеландии, хотя вообще-то он американец, просто, говорил, его выжили с родины мексиканцы. Дэвид Ванн его звали. Он выслушал меня внимательно — он выжил в разводе и знал, почем фунт лиха, — и посоветовал мне подумать вот над чем. Владимир, а что, если это была Королева Ящериц и ее свита? Что?! Ну, спокойно объяснил Дэвид, животные же оборачиваются людьми, и наоборот, — и версия его представлялась мне все менее фантастической… он знал, о чем говорил, жил на лоне природы месяцами один… — а с ящерицами такое часто бывает. Особенно в Лангедоке, в жару. Королева Ящериц и ее свита дурачит людей. Говорят, это души убитых катаров мстят потомкам Монфора. Но это, конечно, чушь, затянулся Дэвид сигарой. Королева Ящериц древнее Монфора и Лангедока, кельтов и римлян. Она — вечный морок.

Мы посмеялись, я по-дружески послал его к черту, а ночью проснулся и начертил на полу номера пентаграмму. Потом ставил в местной церкви — как всегда и везде во Франции, средневековом соборе — перевернутые свечи и поцеловал задницу статуэтке черта, которую слепил из воска. Тщетно.

Я в который раз смирился.

Потом снова сбрендил, решил, что Ева — фантом, живущий между двумя эпохами. Одна ее личность, стало быть, объявляется в Лангедоке времен Крестового похода, другая — в наши дни во Франции. Может, она проклята? Может, духи Монфора не пускают ее? Я просидел год в архивах и нашел могилу Монфора. Какой-то холм, поросший кустами, недалеко от Каркасона, на месте бывшей монастырской трапезы. К счастью, в полдень там никого не было, так что я мог дать волю безумию, истыкав землю колом, заботливо выструганным из найденной в ближайшем лесу осины — я искал ее по справочнику! Скажу больше. После этого я отлил на могилу. И сказал вслух, чтобы сомнений никаких не оставалось:

— Вот тебе за даму Жиро, ублюдок!

Ушел и долго бродил в полях — снова наступило лето… очередное лето… шел 2016 год, а в Керб я попал в 2012-м… — и говорил вслух, говорил в небо, потому что я не знал, где она:

— Я отомстил за тебя, я твой рыцарь, ты свободна!

Напрасно. Она не объявилась.

…Я смирился окончательно.

Купил билеты — сначала в Париж, затем в Бордо, а оттуда в городок Сулак-де-Мер, которым заканчивается треугольник виноградников Бордо у океана. Я там уже бывал и знал, что здесь — самые сильные течения и, даже если я захочу бороться, — а я захочу, все мы трусы, — то будет все равно поздно и обратно к берегу мне не подплыть. Меня унесет в Океан, и я стану молекулой… ниткой в роскошном полотне Байо[171], облачком в небе Пиренеев. Я умру и потеряю свое «я» и перестану наконец любить.

Мертвым не больно, знаете.

Я собрал чемодан и перед отъездом решил опустошить почтовый ящик, чтобы несколько месяцев его могли забивать до упора и мое отсутствие заметили как можно позже. Мне не хотелось драматизировать ситуацию. Записки я тоже не оставлял. Для всех мне хотелось пропасть, исчезнуть. Мои личные проблемы с непереносимостью бытия без Евы не представляли, на мой взгляд, общественного интереса. Меня бы устроила легенда неудачного купания. Так что я оставил в квартире все как есть и спустился к ящику. Оттуда, из груды рекламных листовок супермаркета IGA и открыток IKEA, в меня вылетела корова. Боднула рогами в грудь.

На открытке, у самых копыт коровы, было написано, что меня ждут во Франции с… по… в городке Керб для участия в очередном издании фестиваля литературы и музыки…

Я поменял билеты с Сулак-сюр-Мер на Керб, поехал в аэропорт Монреаля и прожил там два дня. Боялся пропустить рейс. В Тулузе взял в аренду машину и примчался в Каденак. Оттуда — в Аспер. Здесь, на месте мэра, сидел почему-то не тонкогубый борец, а старый добрый Алан с широким бицепсом и необъятным брюхом. Он обнял меня, похлопал по спине и выдал документы участника фестиваля. Я спросил его, что же сработало — поцелуй в дьявольскую задницу, кол в могилу Монфора, мои письма или она все-таки любит меня? Вместо ответа он налил мне розового вина и сказал, что я могу говорить по-английски, если хочу, потому что мой французский ни черта не понятен. После чего дал ключи от дома — на сей раз мне предстояло жить в самом Аспере, который по какому-то удивительному стечению обстоятельств вновь оказался обитаемым, — напротив церкви. И церемонно поприветствовал, как гостя фестиваля.

…В доме — прохладном и темном — я уснул.

Я спал крепко, потому что спал по-настоящему впервые за несколько лет.

Проснулся я от смеха и гама и бросился к окну. Распахнув ставни, еле уклонился от брошенного в меня зонтика. Это клоуны под домом веселили публику. Толпа глазела на меня. Я видел улыбки, слышал смех. Я не испытывал обиды и смеялся со всеми. Помахал рукой, не глядя ни на кого. Я искал Еву. Она стояла чуть поодаль — такая же нескладная и большая, далекая и прекрасная. И ветер колыхал ее юбку… Все как раньше, но уже по-другому. В этот раз она ждала меня. Я скинул одежды и выбежал из дома. Никакой толпы внизу уже не нашел — они ушли за комедиантами вниз по дороге. И только Ева ждала все там же, у церкви, но уже обнаженная — прикрытая лишь ярко-красным ртом да парой колец на руках. Она поцеловала меня.

И мы, смеясь и держась за руки, как дети, побежали на карнавал.

Меня зовут Владимир Лорченков, я писатель; иммигрант. Но в то же время — все это неправда.

У меня нет лица, нет имени, нет фамилии. Меня никто не знает. Я даже не тень и не привидение. Не сгусток воздуха и не черная дыра… И даже не ее отсутствие. В прошлом я автор двадцати пяти книг. Переведен и издан во Франции, США, Германии, Италии, Норвегии, Финляндии, Китае, Испании, Сербии, Румынии. Лауреат премии «Дебют», «Русской премии»; финалист премии «Нацбест» (Россия); лауреат премии Tiuk (Румыния); финалист премии «Медичи» за лучший роман на иностранном языке (Франция); финалист премии независимых литературных журналов Firecracker Awards (США). Но кроме этого у меня еще множество сущностей…