— Ладно, тогда лети к его заму и передай от меня — пусть немедленно пересмотрят систему оплаты и увеличат зарплату… на двадцать процентов. — Отраднов благодарно стрельнул на секретаря парткома. — Понял?.. Так и передай — на двадцать, и ни процентом меньше. Скажи, директор приказал, — сделал он ударение на последнее слово. — Если к обеду предложение не будет лежать у меня на столе… на подписи, накажу весь отдел по первое число… чтобы лучше мозгами шевелили… Или переведу на месяц сюда… работать, чтобы сами попотели и узнали почем фунт лиха…

На этом данная процедура и закончилась.

Конечно же, и Валерий Иванович, и все остальные прекрасно понимали, что внезапная забота о «лице» завода — это всего лишь очередная игра на публику в преддверии завтрашнего партийного собрания…

Дальнейший путь Шумилова лежал на филиал завода. По завершении обхода он вернулся к себе в партком, где провел с секретарями первичных партийных организаций обстоятельное оперативное совещание, посвященное предстоящему собранию. Сделал несколько нужных и важных звонков по телефону, а потом уединился в рабочем кабинете и на удивление легко и быстро дописал свой незавершенный доклад. Затем пробежал текст еще парочку раз, сделал в нем стилистические правки и передал рукописный вариант секретарю для перепечатывания. Времени оставалось совсем немного — сразу же после обеда они условились встретиться с директором для обсуждения всего завтрашнего мероприятия и своих выступлений конкретно.

Несмотря на то, что с утра Валерий Иванович был бодрым и энергичным, а необходимые дела решались легко и непринужденно, моментами он непроизвольно впадал в какое-то задумчивое или, можно сказать, мечтательное состояние. Мысли его, словно невидимой цепью, были связаны с известными ночными событиями.

А во время утреннего совещания в парткоме его рука неожиданно нырнула в правый карман пиджака, где тут же нащупала два маленьких металлических кружочка, полученных на сдачу от шустрого пионера Аллигарио. Так вроде бы назвал его «Воландин»?.. Он сразу же оживился, припомнив слова могущественного гостя об их необычных свойствах, брошенные им на прощание, и тут же ощутил внутри себя пьянящее волнение, передавшееся от сильных и частых ударов сердца. Сжав одну из денежек в ладони, незаметно для других, достал ее и заглянул в полуразжатый кулак. Уловом оказалась семнадцатикопеечная монетка. Она словно жгла руку. Так и просилась переложить ее в другую и произнести знакомые слова. И он тут же отчетливо понял, что нового искушения не избежать.

Он покрутил по сторонам головой: «Так, на ком бы остановить свое внимание и, если можно так выразиться, немного поэкспериментировать? А? Может, на Сердюкове, который из-за своих толстых очковых линз с непроницаемостью египетского сфинкса спокойненько взирал на сидевших напротив него в президиуме? Но тратить драгоценный подарок на него почему-то не захотелось. И тут взгляд неожиданно приковался к сидевшим как раз за Сердюковым Людмиле Николаевне, заведующей парткабинетом, и секретарю партбюро отдела главного конструктора Сергею Борисовичу Морозову, голубоглазому брюнету, который был, по крайней мере, лет на десять-двенадцать помоложе своей зрелой и яркой соседки. Что-то казалось в их поведении неестественным. Но вот что? То, что они шевелили губами, не глядя друг на друга, можно было отнести к элементарному желанию не мешать выступающим. Но в то же самое время в их лицах читалось и что-то особенное. И хотя они явно пытались спрятать от посторонних глаз свои внутренние эмоции, но при более пристальном наблюдении можно было отметить их… Как бы выразиться поточнее?.. Пожалуй, какое-то неестественное напряжение и излишнюю фальшивую сосредоточенность. Да, несомненно, здесь читались все признаки тщательно скрываемой тайны.»

Шумилов почувствовал прилив охотничьего азарта.

Быстро переложив монетку в левую руку и сконцентрировавшись на фамилиях этой парочки, он сквозь зубы процедил знакомые слова. И в следующий же момент услышал отчетливый голос, словно кто-то специально нашептывал ему в самое ухо:

— Любезнейшая, не кажется ли вам, что вы поступаете непозволительно жестоко?

— Не понимаю вас, уважаемый Сергей Борисович. Что вы имеете в виду?

— Ну, конечно же, разве может холодное и капризное женское сердце понять, что аромат распространяемых духов безжалостно щекочет ноздри вашего чувствительного соседа, навевая ему сумасшедшие мысли и… желания… А эти нудные проповеди о завтрашнем мероприятии звучат просто неприличным диссонансом с внутренним состоянием сжигаемого страстью человека.

Валерий Иванович заметил, как Людмила Николаевна вся вспыхнула и, наклонив голову вниз и улыбнувшись, сделала вид, что что-то старательно записывает.

«О, да здесь вместе с ароматом духов, несомненно, попахивает тайной любовной связью. А смелость высказываний кавалера уже говорит о близости позиций игриво воркующих голубков. Да, несмотря на приличное различие в возрасте, нельзя не согласиться с прозорливостью высказываний Александра Сергеевича, что этой коварной искусительнице-любви все возрасты подвластны и покорны. Это, однако, для меня неожиданная новость!.. Ай да Людмила Николаевна!.. А мне, признаться, и в голову не приходило…» — и тут же вновь услышал приглушенный и наигранно серьезный женский голос:

— Мне кажется, Сергей Борисович, что вы думаете сейчас совсем не о том… Вы, голубчик, и сами совсем испортились и настойчиво сбиваете с праведного пути других серьезных работников…

— Это еще большущий вопрос, обворожительнейшая, кто кого сбивает с пути. Лично я твердо уверен, что под вашим тлетворным влиянием собьется кто угодно. Ну а я, должен признаться, ничем не лучше других… И хочу заметить… чистосердечно, что абсолютно не чувствую в себе какой-либо, пусть даже крошечной, ущербности. Что мне от этого стало… как-то хуже. А вроде бы даже наоборот… И вчерашний вечер, — голос перешел на почти еле слышное журчание, — сладчайшая, тому самое яркое доказательство…

И тут игривые нашептывания как будто разом выключились, и Шумилов снова услышал бодрый голос своего зама — Сергея Ивановича Смолкина.

«Вот это да! Какие же замечательные монетки! Всего лишь парочка минут, несколько быстротечных фраз — и ты уже купаешься, как в знакомом омуте, в чужой, тщательно оберегаемой от посторонних глаз, любовной тайне… Хм, а Людмила-то Николаевна… какова… Кто бы мог подумать… И муж работает в серьезном ведомстве с аббревиатурой из трех согласных букв… Как говорят, боец невидимого фронта, а вот жену свою явно проморгал… Ну да чужие семейные дела, как и чужая душа, всегда потемки», — подумал он в заключение и почему-то протяжно вздохнул…

Надо заметить, что среди всей дневной суматохи к Валерию Ивановичу неотступно возвращалась одна и та же просто необычная и совершенно, казалось бы, неправдоподобная мысль, что этой ночью в гостях у него побывал не кто иной, как сам дьявол, сатана, «князь тьмы», «Воланд», назвавшийся до смешного буднично и просто — Петром Петровичем, о котором раньше он имел представление, если можно так выразиться, лишь как о сказочном персонаже. И не более того… Но вот теперь эта призрачная сказка обернулась самой, что ни на есть настоящей былью… И увидел он его живьем и, как говорится, воочию. И не только видел, но сидел напротив и мирно разговаривал как с каким-то старым и добрым знакомым… Правда, временами, приостанавливая внимание на персоне своего собеседника, на него вдруг накатывался жуткий и безотчетный страх, который в дальнейшем за непринужденным разговором постепенно исчезал. Хозяин квартиры ловил себя даже на том, что в обществе могущественного… гостя чувствовал себя вполне уютно. А многое из того, о чем поведал Петр Петрович, было действительно ново и интересно, как будто внезапно открылась какая-то неведомая мудрая книга.