Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вечером у нас был костёр! И песни под гитару! Оказывается, Тимофей столько песен знает, ужас просто! Но только до Него ему далеко. Когда Он взял в руки гитару и запел, я думала, что тут же умру от счастья, так это было прекрасно! У него голос, как у Хворостовского, точно! Хотя папе, например, Хворостовский не нравится, говорит, будто бы он холодный и не глубокий, а я его обожаю. И вчера весь вечер не отрывалась от Него, благо было совсем темно и не видно, куда это я так пристально смотрю. А Тимошка всё пытался Розочку поразить, бедный. Хотя когда пел, смотрел только на меня, но я-то знаю, какому слушателю его серенады были направлены! А ей всё нипочём. Мне кажется, ей даже Он не нужен, ей главное – видеть возле себя верных воздыхателей, и чем больше их будет, тем лучше. Есть такие девицы, я знаю. У нас в классе Катька Щеглова – один в один Розочка.
Всё, глаза слипаются, писать невозможно. И Розочка на меня негодующе смотрит, наверное, ей свет мешает. Заканчиваю отчёт. А завтра нас ждёт Каракокшинская пещера! Алевтина Викторовна говорит, что в её недрах живут необычные летучие мыши, способные испускать звук такой высокой частоты, что его даже сложно назвать ультразвуком. Суперультразвук просто. Я хоть мышей и боюсь, пусть даже они летучие, но послушать их очень хочется. Всё-таки я будущий музыкант…
Спокойной ночи, Нинуша-чинуша! Сладких тебе снов!..
Я закрыла тетрадку и положила рядом с собой, на ступеньку. Послевкусие от прочитанного осталось такое доброе, что какое-то время я плавала в нём, не вспоминая о твёрдом береге. Хорошая ты девочка, Ниночка, хоть и глупышка. Впрочем, в твоём возрасте я была точно такой же. Тоже на жизнь смотрела сквозь радужные очки. И в Аркашу влюбилась, совершенно его не зная, выдумав образ прекрасного принца. Правда, со мной это случилось чуть позже шестнадцати и закончилось не очень хорошо. Но всё же польза в этом была да ещё какая – характер мой с тех пор изменился на сто восемьдесят градусов, была тетёха мечтательная, а стала закалённым в боях бойцом. Интересно, а к чему тебя, Ниночка, привело первое чувство? Очень хочется узнать, что же дальше там у тебя написано, в дневнике! Но сейчас читать некогда, нужно к больному возвращаться, и так я надолго одного его оставила.
Окинув на прощание густой ряд деревьев, с которыми уже сроднилась до невозможности, я вскочила и по ступенькам вверх направилась, не забыв прихватить тетрадку. Утро сегодня сказочное, тёплое, на добрый лад настраивает. Буду надеяться, что так оно и случится…
Вчерашний день прошёл в мучительных переживаниях, хотя я старалась, конечно, ни о чём не думать, а только о том, как бы помочь этому человеку. Владимир в себя почти не приходил. Я даже не думала, что болезнь может так подкосить человека! И самое главное – что с ним такое приключилось и почему, непонятно было. Неужели обыкновенная простуда может дать такую температуру и такое беспамятство? Или это какая-то местная лихорадка, о которой я слыхом не слыхивала? А если и я её подхвачу? А мне-то уж болеть никак нельзя, невозможно просто! Для хоть какой-то защиты ходила по дому я с тряпкой на лице – нашла в сундуке стопку постельного белья, старенького, но, к удивлению, чистого, оторвала кусочек, сложила в несколько раз и наподобие марлевой маски повязала. Со стороны, наверное, ужас один, но всё равно до меня тут никому дела нет. Некому глазеть да пальцем показывать. Чай с малиновым вареньем и мёдом я тоже в себя вливала – для профилактики, но большую часть, конечно, заваривала больному. И водкой его обтирала, когда уж совсем громко он стонал. Водой холодной тоже пробовала, но надолго её не хватало, испарялась быстро. Ещё бы, такой жар! А градусника под рукой, конечно, не было, да и откуда ему тут взяться, в домике бабы-Яги? Впрочем, будь он даже в наличии, мало бы помог, даже, пожалуй, испугал бы ещё сильнее…
День промчался быстро, как скорый поезд. Ночью я продежурила возле Владимира, сожалея о том, что он такой тяжёлый и перенести с пола на кровать мужское тело мне совсем невмоготу. Приходилось то на коленках возле него бдить, то на попу садиться, укутываясь одеялом со всех сторон. Самые страшные минуты я пережила где-то под утро, когда тело его вдруг скрутилось в судорогах, изо рта вместо привычных уже стонов вырвалось проклятье, но продолжалось это, слава богу, не долго. Зато спустя какое-то время он забылся глубоким сном, а я, наконец, смогла перейти на свою кровать и моментально отключиться.
Утром поднялась еле живая, одним взглядом оценила обстановку – человек по-прежнему дышит, и частота дыхания меня весьма порадовала, – и поползла на улицу. Природа встретила сонную сиделку громким щебетаньем птиц и разгорающимся небом. Это было чудо, самое настоящее чудо. Мне показалось, будто все тяготы тревожного дня и страшной ночи в один миг унеслись далеко-далеко, развеялись по ветру и забылись навсегда. Лес с заботой на меня смотрел, я это чувствовала всей кожей и радовалась этому, как ребёнок. А потом уселась на крылечко и за дневник девичий принялась. Заслужила!..
– А я думал, ты сбежала…
– Тебе вредно сейчас думать. И разговаривать тоже! – проворчала я, стараясь не выказывать острую радость от того, что он, наконец, пришёл в себя и даже глаза открыл. Лицо бледное, но температуры, кажется нет. Или совсем небольшая, а это уже, конечно, совсем другой разговор. – Сейчас чай тебе сделаю. С малиновым вареньем.
– Ненавижу малиновое варенье! – пробормотал он с отвращением.
– Однако весь вчерашний день поглощал его с завидным аппетитом!
– То-то я думаю, отчего мне так плохо?!
– Ну уж не от варенья, это точно!
– А от чего тогда? Или ты мне всё-таки яду умудрилась подсыпать?
– Я тебе его сейчас подсыплю, если ворчать не перестанешь!
– Слушай, а почему так спиртом несёт, а? У тебя что, ночные гости были? Ну и чего молчим?
– Уймись уже, достал! Какой ты вчера хороший был – лежал себе